В. А. Пищальникова (отв редактор)
|
|
Скачать 5.95 Mb.
|
|
С. В. Пилипчук ^ Процесс глобализации, ведущий к унификации культур, порождает у некоторых народов стремление к культурному самоутверждению и вызывает желание сохранить собственные культурные ценности. По этой причине значительное число государств и народов демонстрирует своё категорическое неприятие происходящих культурных изменений. Процессам открытия культурных границ и расширения культурного обмена они противопоставляют различные формы запретов и ограничений, гипертрофированное чувство гордости своей национальной и культурной самобытностью. Диапазон форм сопротивления процессу глобализации достаточно широк — от пассивного неприятия достижений других культур до активного сопротивления их распространению и утверждению. В результате мы являемся свидетелями многочисленных этнических конфликтов, экстремистских действий, усиления националистических настроений, активизации региональных фундаменталистских движений. В этих противоречивых условиях возникает потребность более внимательно и обстоятельно рассмотреть проблему общения и взаимопонимания различных народов и культур [1. С. 8]. «Изучение коммуникации — этого многогранного явления, требующего взаимодействия различных наук в процессе её изучения — может стать плодотворным, если каждая из них занимается исследованием той части коммуникативного процесса, которая может быть всесторонне проанализирована посредством методов данной науки на основе накопленных ею знаний» [2. С. 12-13]. Пришло осознание того, что «одного владения иностранным языком недостаточно для полноценного межкультурного взаимопонимания, что требуется знание всего комплекса форм поведения, психологии, культуры, истории своих партнёров по общению» [3. С. 40]. Современному специалисту: лингвисту, переводчику сегодня нельзя обойтись без знаний современной, бурно развивающейся науки — психолингвистики, которая не обходит вниманием проблемы межкультурной коммуникации. По А. А. Леонтьеву, речь на иностранном языке отличается от речи на родном своим ориентировочным звеном. Чтобы построить речевое высказывание, носители разных языков должны проделать различный анализ ситуаций, целей, условий речевого общения. Второе отличие — операционный состав высказывания (речевого действия), те речевые операции, которые должен проделать говорящий, чтобы построить высказывание с одним и тем же содержанием и одной и той же направленностью, т.е. соответствующее одному и тому же речевому действию. Речевые навыки (речевые операции, осуществляемые по оптимальным параметрам, каким являются бессознательность, полная автоматичность, соответствие норме языка, нормальный темп, выполнения, устойчивость) по своей природе стереотипны. А коммуникативно-речевые умения (речевые действия) носят творческий характер: ведь условия общения никогда не повторяются полностью, и каждый раз человеку приходится заново подбирать нужные языковые средства и речевые навыки. Но, овладевая иностранным языком, мы одновременно усваиваем присущий соответствующему народу образ мира, то или иное видение мира через призму национальной культуры, одним из важнейших компонентов которой (и средством овладения ею) и является язык [4. С. 220-225]. Следуя определению Л.Л. Нелюбина, общение — это «взаимодействие людей, состоящее в обмене интеллектуальной и эмоциональной информацией» [5. С. 125]. Г. Кретинина и Н. Гончарова уверены, что «живое общение, когда собеседники не только слышат, но и видят друг друга, когда в нём участвует всё окружающее пространство, эффективнее языкового, по меньшей мере, на 30%... Представляется, что речь, лишённая эмоционального фактора, зрительных и иных восприятий, задающих контекст общения, теряет очень многое, возможно — самое ценное» [6. С. 164]. «В условиях непосредственного общения передача информации между коммуникантами осуществляется на определённом эмоциональном фоне и сопровождается выражением собственной позиции и оценки по отношению к высказываемому» [7. С. 47]. Межкультурная коммуникация напрямую зависит от грамотного перевода, отражающего глубокое знание переводчиком родного и иностранного языков, чаще английского, который приобрёл статус глобального, но также и реалий стран используемых языков. Но мы не можем не отметить, что на Дальнем Востоке в связи с изменившейся политической и экономической обстановкой в регионе не меньшую популярность стали приобретать и восточные языки. Одним из задач необходимых навыков хорошего специалиста мы считаем знание студентами Факультета восточных языков Дальневосточного государственного гуманитарного университета, будущих переводчиков, не только одного из восточных языков — китайского, корейского, японского, и второго английского языка, но знание современных достижений смежных наук. Специфика факультета восточных языков требует осуществлять тщательный подбор учебной литературы по различным аспектам. Так, на занятиях по культуре речевого общения на английском языке обсуждаются проблемы человеческих ценностей, культуры и языка, язык тела и обычаи, стили коммуникации и другие не менее полезные в работе будущих переводчиков темы, представленные в учебнике Identity, авторам которого являются представители Запада и Востока: Joseph Shalues, Hiroko Tsujioka, Miyuki Iida. Студенты обсуждают причины межэтнических конфликтов, способы создания межкультурной коммуникации, ошибки, которые допускают студенты по обмену за границей, условия, приводящие к успешной международной карьере, что нужно знать переводчику, кроме языка и т.д. Активно используется хрестоматия “Oriental Culture Study Trough English” («Изучение восточной культуры через английский язык») в двух частях, знакомящая студентов с информативными текстами о Китае, Корее, Японии, представляющие собой определённую ценность в качестве систематизированного образца социального, профессионального и личностного плана, отражающие разные стороны бытия в странах Востока, принадлежащие к разным стилям, показывающие своеобразие культурных ценностей и мировоззрение Востока [8; 9]. Для домашнего чтения предлагаются рассказы, романы о странах изучаемого языка. Так, китайские группы уже на первом курсе знакомятся с бестселлером американской писательницы китайского происхождения Эми Тан «The Joy Luck Club». На старших курах студенты читают «The Good Earth» знаменитой американской писательницы, всю жизнь прожившей на востоке, Пёрл Бак [10. С. 72-73]. «Нет необходимости много говорить о важной роли перевода сейчас, когда межкультурная коммуникация приобрела невиданный до сей поры масштаб и размах. Однако, полагает М.В. Вербицкая, в условиях возрастающих контактов между странами и людьми, возрастающего числа людей владеющих иностранными языками в той или иной мере, необходимо говорить о том, что перевод не сводится к владению двумя языками и умению находить некие соответствия на уровне слов и даже фраз. И.С. Алексеева даёт в качестве эпиграфа к своей книге ‘Профессиональный тренинг переводчика’ высказывание Питера Трента, мэра города Уэстмаунт в Канаде: “Думать, что вы можете быть переводчиком только потому, что вы знаете два языка, это всё равно, что считать, что вы сможете играть на пианино только потому, что у вас две руки” [11. С. 8]. В последнее время большинство исследователей рассматривают общение носителей разных языков всё больше не как межъязыковое, а как межкультурное взаимодействие. Обучение иностранным языкам уже рассматривается как приобщение к иной культуре. Вопрос подготовки переводчиков также необходимо рассматривать в первую очередь через призму межкультурного взаимодействия. ^
В. А. Пищальникова ^ «… искусство есть личность, отображенная в квазиобъектной форме». А. А. Леонтьев «Искажение поэтического произведения в восприятии читателя — совершенно необходимое социальное явление, бороться с ним трудно и бесполезно: легче провести в России электрификацию, чем научить всех грамотных читателей читать Пушкина так, как он написан, а не так, как того требуют их душевные потребности и позволяют умственные способности» О. Э.Мандельштам Термин психопоэтика чаще употребляется психологами, когда речь идет о психологии литературного творчества, психологии восприятия художественных произведений (в частности художественных текстов). В литературоведении под психопоэтикой понимается «область филологии, которая рассматривает соотношение мысль — слово, причем термин «мысль» <�…> означает не только логическое умозаключение <�…>, не только рациональный процесс понимания <�…> но и всю совокупность внутренней жизни человека» [1. С. 18]. В отечественной психолингвистике этот термин, во-первых, связывается с процессами порождения и восприятия стихотворной художественной речи: «… мы понимаем под психопоэтикой психолингвистику не всякой художественной речи, а только стихотворной. Иначе говоря, в нашем понимании психопоэтика занимается психолингвистическими особенностями стиха» [2. С. 199]. Во-вторых, термин психопоэтика связывается с психолингвистикой художественной речи вообще [3], ведь если считать, что художественная речь обладает какими-то определенными закономерностями, то нелогично разделять художественную прозу и стихи, тем более что существуют их «переходные» формы (белый стих, стихотворение в прозе и др.). А. А. Леонтьев, говоря о том, что «искусство есть деятельность особого рода — художественное производство, художественное познание и художественное общение одновременно» [2. С. 199], подчеркивал важность рассмотрения в психолингвистике третьего компонента искусства — художественного общения. Средством такого общения А.А. Леонтьев считал квазиобъект искусства (художественный образ) — «такой элемент общения, который несет самостоятельную функциональную нагрузку» [2. С. 200]. Характеризуя понятие квазиобъекта искусства, ученый отмечал, что этот конструкт, во-первых, не образуется набором конечного числа признаков. (Заметим, что это положение вполне соответствует теории смысловой доминанты, базирующейся на представлении о порождении личностного смысла как функциональной системе). Важно, что определенные признаки художественного образа являются «носителями и трансляторами» личностного смысла. Во-вторых, художественный образ обладает «очень большой степенью обобщенности и эвристичности» (там же) и поэтому не требует необходимого соотнесения с реалиями. Отсюда следует специфика восприятия искусства — это восприятие «предполагает бессознательную поисковую деятельность, в ходе которой мы, воспринимая какие-то отдельные характеристики этого квазиобъекта, синтезируем из них не просто изображение, а изображение, отягощенное личностным смыслом, который вложил в него творец» (там же) (выделено мною — В.П.). А. А. Леонтьев полагал, что для восприятия искусства важны определенные, мы бы сказали, конвенции, отраженные в технике искусства. Эти конвенции закрепляют представления социума о характеристиках художественного образа и позволяют создавать и отождествлять эти образы: «Техника искусства — это те элементы художественного произведения и отдельных квазиобъектов, вплетенных в его ткань, которые сами по себе не имеют коммуникативной ценности, не являются носителями личностных смыслов, а лишь используются как признаки перцептивного компонента квазиобъектов искусства — чтобы строить или отождествлять такие объекты» [2. С. 201]. Поэтому ученый подчеркивает: «… правильнее здесь говорить не о технике искусства, а о технике восприятия искусства, т.е. не об элементах самого квазиобъекта, а о соответствующих им навыках и умениях восприятия» (там же). Это положение следует акцентировать, поскольку, во-первых, оно отчетливо выделяет психолингвистический аспект исследования художественной речи / текста, позволяет сформировать собственно психолингвистический предмет исследования — психолингвистические механизмы порождения, восприятия и понимания художественной речи. Цель психопоэтики — не установление содержания художественного текста, а выявление представлений о характере речевой деятельности автора текста. (Далее мы покажем, как экспериментально разрабатывалось это положение в теории смысловой доминанты: см., например: [4; 5]). К способам реализации такого механизма А. А. Леонтьев относит ритм, рифму, строфику, фонику, поэтический синтаксис и др. Т.е. эти компоненты квазиобъекта — специфические знаки. Они указывают на принадлежность речевого произведения к сфере художественной речи и одновременно вводят реципиента в условность этого объекта. Приведем только один пример, показывающий роль перцептивных конвенций при восприятии художественного текста, что очевидно обнаружилась в экспериментальном исследовании Т. Г. Утробиной, посвященном языковым репрезентациям комического смысла [4]. В качестве материала исследования были использованы рассказы А. Аверченко, М. Зощенко, И. Ильфа и Е. Петрова, Тэффи; объект исследования — смысловая структура комического, предмет — способы вербальной репрезентации комического в юмористических текстах. Комическое рассматривается как эмотивно-когнитивный лингво-ментальный механизм психофизиологической и психологической природы, функционирующий по принципу функциональной системы и объективированный в продуктах деятельности человека, в том числе в вербальных. Комическое, представляя доминантный мотив речемыслительной деятельности продуцента текста, становится одним из структурообразующих компонентов этого текста. Будучи репрезентированным в системе вербальных компонентов текста, комическое становится основой понимания содержания текста, основой для построения личностного смысла реципиента. Это предположение проверялось в серии последовательных экспериментов, в одном из которых реципиентам предлагалось восстановить разрушенную структуру текста (комический текст предварительно намеренно разрезался экспериментатором на ряд произвольных фрагментов). В эксперименте принимали участие разные группы респондентов, отличающиеся степенью владения навыками восприятия и анализа художественного текста. Это были школьники (учащиеся выпускных классов неспециализированных общеобразовательных школ), студенты филологических и нефилологических специальностей, учителя-словесники. В эксперименте решался ряд вопросов, одним из которых было установление характеристик текста, которые интерпретируются респондентами как репрезентанты комического смысла. Результаты эксперимента позволили сказать, что традиционные стилистические средства в большинстве случаев осознаются респондентами как средство ввода в «художественный континуум». Они сигнализируют о том, что перед испытуемым — художественный текст, но не являются собственно репрезентантами личностного смысла. (Ср.: «Гетерономные формы дают реципиенту возможность опоры на известные ему «правила игры» в искусстве, как в обычном языке правила построения высказывания и правила организации высказываний в текст дают ему возможность понять то новое, что хочет вложить говорящий в свое сообщение» [2. С. 203]). Понимание / непонимание доминантного смысла юмористического текста строится на соотношении трех составляющих: доминантной эмоции, репрезентированной в системе вербальных единиц, конвенциональном содержании лексических единиц, авторского личностного смысла. При восстановлении намеренно разрушенной структуры текста респонденты всех трех групп в подавляющем большинстве случаев опирались на формально-семантическое содержание языковых единиц и содержание конвенциональных стереотипов, и потому уровень реконструкции текста оказался тем выше, чем выше стереотипность авторского текста. Таким образом, процесс восстановления намеренно разрушенной структуры юмористического текста обнаружил не деятельностную, а операциональную доминанту даже в условиях, когда экспериментатор подчеркивал, что в задании предлагается восстановить юмористический текст. Отсюда одна из прикладных задач психолингвистики — целенаправленная разработка методик обучения технике искусства: «…технике нужно учить — сначала фиксируя внимание на ее компонентах, ставя их в «светлое поле сознания» (перцептивные действия), затем автоматизируя, подчиняя задаче комплексного «одномоментного» восприятия квазиобъекта искусства (перцептивные операции)» [2. С. 201]. Подчеркнем, что в постановке задач психопоэтики А. А. Леонтьев полностью следует теории речевой деятельности, разграничивая действия и операции в восприятии квазиобъекта искусства. Технику восприятия искусства А. А. Леонтьев называет «вехами», по которым воссоздается квазиобъект искусства. Содержательно квазиобъект искусства, по А. А. Леонтьеву, фиксирует отношение человека к миру, является «образом человека в мире» [2. С. 202]. В силу того, что художественный образ не обладает определенным количеством специфических признаков (т.е. строится как функциональная система), основная проблема восприятия искусства, по А.А. Леонтьеву, — закономерности организации квазиобъектов в художественное целое и «построение квазиобъектов высших порядков (стихотворение) из более элементарных (поэтическое слово)» [2. С. 203]. И здесь особое значение приобретают художественные стереотипы как конвенциональные реализации представлений о «художественности» вообще, «кодифицированные элементы художественной формы» — правила построения и оперирования с квазиобъектами, которые А. А. Леонтьев акцентировал с самого начала рассмотрения проблемы. Эти «кодифицированные элементы художественной формы» А. А. Леонтьев, вслед за Р. Грубером, называет гетерономными формами и противопоставляет их автономным — «таким сочетаниям исходных элементов, которые не стереотипны, не кодифицированы» (там же), могут накладываться на гетерономные и подчинять последние. Техника восприятия искусства предполагает, что «новый образ обязательно должен быть функционально осмыслен для реципиента в составе частично гетерономной конструкции»: только тогда он начинает свое независимое существование как квазиобъект искусства» [2. С. 204]. Это вполне соответствует законам познания, понимания и коммуникации («общение искусством строится в принципе так же, как любое общение» (там же)). А. А. Леонтьев отмечает и принципиальное отличие своей позиции в проблеме восприятия художественной речи: «слабость большинства традиционных (и структуралистских) исследований поэтики как раз в том, что они видят системность в самом тексте, а не в процессах его порождения или восприятия» [2. С. 205]. Если суммировать теоретические основания психопоэтики по А.А. Леонтьеву, можно заключить, что психолингвистика должна установить те факторы, которые обусловливают мотивы использования речевых операций и структуру речевых действий в художественной речи и показать, каким образом эта система мотивов, операций и действий репрезентирована в тексте. В этом смысле актуальными являются исследования, выясняющие различные оценки текста реципиентами: тактики и параметры оценивания, степень совпадения / несовпадения оценок, обусловленные личностным опытом индивидов, в том числе и опытом восприятия различных текстов. Отметим кстати, что полученные экспериментальные данные во многом зависят от характера используемых экспериментальных процедур. Л. С. Выготский полагал, что превращению психологии искусства в науку может способствовать решение следующих задач: - создать «объективный метод и систему психологии искусства. Сделаться объективной — это вопрос существования или гибели для всей этой области знания» [5. С. 21]; - показать «... исключительную роль, которая выпадает на долю искусства как особой идеологической формы, имеющей дело с совершенно своеобразной областью человеческой психики» [5. С. 15]; - «установить какие-либо психологические законы воздействия искусства на человека»… [5. С. 24]; - объяснить действие искусства закономерностями психологической жизни. Л. С. Выготский констатирует, что «психологическое исследование искусства всегда производилось в одном из двух направлений: либо изучалась психология творца, создателя по тому, как она выразилась в том или ином произведении, либо изучалось переживание зрителя, читателя, воспринимающего это произведение» [5. С. 24]. (Заметим, что эти два направления остаются господствующими и в современной науке). Ученый полагает выделенные подходы несовершенными и бесплодными, поскольку, во-первых, творческие процессы очень сложны, во-вторых, законы представления психики творца в его произведении не выявлены, в-третьих, анализ восприятия «скрыт тоже в бессознательной сфере психики» [5. С. 26]: «по самой своей природе эстетическое переживание остается непонятным и скрытым в своем существе и протекании от субъекта, <�…> Всё, что мы придумываем для объяснения его действия, является позднейшим примышлением, совершенно явной рационализацией бессознательных процессов. Самое же существо переживания остается загадочным для нас (курсив мой. — В.П.). Предлагая «за основу взять не автора и не зрителя, а самоё произведение искусства» [5. С. 26], Л. С. Выготский намечает основания объективно аналитического метода (термин Мюллера-Фрейенфельса. — В.П.). Этот метод строится на анализе различий, которые обнаруживаются между эстетическим и неэстетическим объектом. «Элементы художественного произведения существуют до него, и их действие более или менее изучено. Новым для искусства фактом является способ построения их элементов. Следовательно, именно в различии художественной структуры элементов и внеэстетического их объединения ключ к разгадке специфических особенностей искусства. Основной способ исследования — сравнение с внехудожественным построением тех же элементов. Вот почему предметом анализа служит форма; она и есть то, что отличает искусство от неискусства: все содержание искусства возможно и как внеэстетический факт» [5. С. 27] (курсив мой. — В.П.). Положение о форме как основном объекте эстетического анализа акцентируется Л.С. Выготским неоднократно: «Искусство начинается там, где…начинается форма» [5. С. 37]; «… начальный и отправной момент, без которого понимание искусства не осуществляется вовсе, есть эмоция формы»; «… Поскольку форма присуща всякому решительно художественному произведению, будь то лирическое или образное, особая эмоция формы есть необходимое условие художественного выражения…» [5. С. 37] (курсив мой. — В.П.). Суть аналитического метода — «от формы художественного произведения через функциональный анализ ее элементов и структуры» перейти «к воссозданию эстетической реакции и к установлению ее общих законов» [5. С. 28]. Практически речь идет, во-первых, о моделировании содержания эстетической речевой деятельности на основе анализа специфики структуры художественного произведения и далее, во-вторых, об определении характера эстетической реакции реципиента. Так, в приведенном ниже стихотворном тексте каждое речевое действие может быть соотнесено с «внеэстетическими» реалиями действительности, но эстетическое значение речевые действия приобретают только тогда, когда они объединяются доминантным смыслом «зима в детстве», становясь его структурно-содержательными компонентами. ^ В желтой траве отплясали кузнечики, Мальчику на зиму кутают плечики, Рамы вставляют, летает снежок, Дунула вьюга в почтовый рожок. А за воротами шаркают пильщики, И ножи-ножницы точат точильщики, Сани скрипят, и снуют бубенцы, И по железу стучат кузнецы. (А. Тарковский. Зима в детстве). Л. С. Выготский полагает, что «… воссоздаваемая таким путем эстетическая реакция будет совершенно безличной, т.е. она не будет принадлежать никакому отдельному человеку и не будет отражать никакого индивидуального психического процесса во всей его конкретности» [5. С. 27]. Такое утверждение связано с убеждением в том, что все без исключения психические явления закономерны, любое индивидуальное психическое событие закономерно, а закономерности мотивационно-смысловой динамики не требуют статистических обобщений. (Здесь проявляется влияние К. Левина: см., например: [6; 7]). Кроме того, позиция Л.С. Выготского аргументируется тем, что «самые чувства, которые вызывает художественное произведение, суть чувства социально обусловленные»; «всё в нас социально, но это отнюдь не означает, что все решительно свойства психики отдельного человека присущи и всем другим членам данной группы» [5. С. 23; 20]. Ученый считает, что традиционная экспериментальная эстетика не способна решить задачи воссоздания эстетической реакции по нескольким причинам:
Вместе с тем позиция Л.С. Выготского не исключает проведения экспериментов и моделирования эстетической реакции и содержания художественного произведения на большом статистическом материале, что будет показано далее. Таким образом, в позиции Л.С. Выготского можно выделить несколько положений, на которые следует опираться при построении психолингвистической концепции понимания художественного текста — психопоэтики:
^
Р. В. Попадинец, А. В. Кремнева Отражение социально-политической проблематики современного мира в языковом сознании (опыт кросскультурного исследования) События, происходящие в социально-политической, экономической, научной и культурной сферах жизни мирового сообщества, позволяют говорить о противоречивых тенденциях, характерных для современной цивилизации. С одной стороны, мир глобализуется, возрастают контакты между представителями разных культур и конфессий. Мировое сообщество становится толерантным. С другой стороны, мир продолжает оставаться многополярным и противоречивым. На мировой арене позиции сверхдержавы сохраняют Соединенные Штаты Америки, которые пытаются диктовать свои условия, навязывают свой образ жизни, культуру и т.д. Россия, несмотря на то, что находится в сложных отношениях с США, испытывает значительное влияние американского образа жизни. Результаты этого влияния в первую очередь отражаются в языке, в котором, например, появляются такие понятия как Макдональдрдс, фаст-фуд и др. Люди по-разному относятся к данным явлениям: одни их ругают, другие хвалят, кто-то просто равнодушно относится к этим новым феноменам российской жизни. В то же время на фоне глобализации Восток активно противостоит влиянию американской культуры. Проблема понимания и взаимопонимания, в самом широком смысле, продолжает оставаться очень актуальной. В то время как многие страны мирового сообщества (а Россия не является исключением) активно обращены к Западу, существуют государства, культура которых продолжает оставаться традиционной, не поддающейся влиянию извне. К одной из таких стран относится Союз Мьянмы. Интерес к данной стране возник у нас в ходе многолетнего знакомства с бирманскими студентами, которые учатся в Курском государственном техническом университете (далее КурскГТУ). Культура Мьянмы достаточно специфична и незнакома большинству русских людей. Как известно, история народа, его религия, общественный строй находят свое отражение в различных традиционных правилах, законах, обрядах и праздниках, которые могут быть характерны только для данного народа, но в то же время быть сходными в общих чертах с другими народами. Речь, в частности, может идти об интеркультурных стандартах, понятных всем. Например, традиции встречи Нового года или Рождества у европейцев в принципе схожи. Традиция празднования мьянманцами Нового года (Water Festival, отмечается с 12 по 17 апреля) связана с обливанием друг друга водой (чем больше воды на тебя будет пролито, тем счастливее и здоровее ты будешь в Новом году). Пилотажный эксперимент с группами мьянманских и российских студентов имел целью выяснить влияние таких факторов как специфичность культуры, закрытость / открытость страны (с учетом военного режима Мьянмы), влияние американизации культурного пространства (предположительно негативное отношение к США) на языковое сознание представителей названных культур. Всего в эксперименте приняло участие 15 мьянманских студентов, которые проучились в России уже два года. Русскими испытуемыми (далее Ии.) были студенты-переводчики, обучающиеся по специальности «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации» в КурскГТУ (всего 8 человек), а также студенты, обучающиеся на переводческом факультете Регионального открытого социального института в г. Курске (всего 20 человек). Для обеих групп испытуемых английский язык является вторым иностранным. Половине русских респондентов слова-стимулы в экспериментальном бланке предъявлялись на русском языке, другой половине — на английском языке. Выбор был сделан в пользу английского языка, потому что в процессе общения со студентами из Мьянмы разных лет обучения было выяснено, что они, находясь в России, в качестве посредника в коммуникации со студентами из других стран, изучающих русский язык, используют именно английский. Та же картина вырисовывается при пользовании Интернетом, чтении новостей онлайн (даже про Россию), просмотре фильмов и т.д. Использование русского языка остается основным только в рамках учебной деятельности. Аналогичная ситуация складывается и с русскими респондентами, которые, соответственно, используют английский язык на занятиях, а в повседневной жизни — русский. Материалом эксперимента послужили наименования на английском языке и их эквивалентные русские переводы. Данные наименования отражают определенную социально-политическую проблематику, относящуюся к США и России (например, the new cold war / новая холодная война, the white house / белый дом, South Ossetia / Южная Осетия, Saakashvili / Саакашвили), террористическую проблематику (al-Qaeda / аль-каида, September 11th / 11 сентября, 9-11), некоторые культурные и страноведческие понятия (Fast Food / фаст-фуд, Uncle Sam / Дядя Сэм, the Statue of Liberty/ Статуя Свободы). Особую группу составили слова, которые отражают некоторые реалии мьянманской культуры (Full Moon Night / Ночь Полнолуния, Chinlo / Чинлон, Tanaka / Танака, The Army Day / День Армии, Water Festival / Фестиваль Воды, Flower Festival / Фестиваль Цветов, Pagoda / Пагода, Myanmar / Мьянма). Для проведения эксперимента каждому из Ии. был предъявлен список, включивший 18 слов-стимулов. Нашей главной целью было выяснить, что Ии. «видят» за данными словами-стимулами и что они для них значат. Выбор ассоциативной методики был вызван тем, что ассоциативный эксперимент является продуктивным и многообещающим инструментом познания личностных ценностей и установок [1. C.206]. Картина мира, ментальность, духовная настроенность — это те вещи, которые формируют нацию. Причем в языковой картине мира, которая отличается целостностью восприятия действительности субъектом, представлена совокупность механизмов вербализации сведений о мире. Это могут быть аллюзии, импликации, аппеляции к культурно релевантным стереотипам, опоры на стереотипы, бытующие в данной лингвокультуре, наличие тематических рядов, существование синонимических рядов, наличие прототипов, общих для всех представителей лингвокультуры, возможность формирования выводного знания, осмысление еще непознанного с помощью имеющихся в распоряжении человека гносеологических инструментов, а также другие способы объективизации картины мира средствами вербального кода [2. C.32–33]. Теоретической базой нашего исследования послужила концепция индивидуального знания, разработанная А.А. Залевской. Согласно концепции А.А. Залевской, языковые знания существуют для индивида не сами по себе, а лишь в контексте его многообразного опыта, формируемого через личностное отношение-переживание. Слово — это средство доступа к базе знаний человека, его информационному тезаурусу. По мнению исследователя, «для носителя языка не существует проблемы «изолированного» слова, поскольку опознать слово как таковое уже означает включить его в контекст предшествующего опыта, т.е. во внутренний контекст разнообразных знаний и отношений, устоявшихся в соответствующей культуре в качестве оснований для взаимопонимания и в ходе общения и взаимодействия» [3. C.196]. Естественно, мы предполагали, что ряд реалий мьянманской культуры скорее всего окажется незнакомым русским испытуемым, например, Chinlo, Tanaka. Абсурдность и непредсказуемость реакций, вероятно, может свидетельствовать о том, что слово не связано с личностным опытом человека. По нашему мнению, в результате эксперимента был получен интересный фактический материал для обсуждения. Русские респонденты дали однотипные реакции на слова-стимулы, написанные как на английском, так и на русском языках. Наиболее предсказуемые ответы от русских Ии. были получены на слова-стимулы the new cold war, al-Qaeda, September 11th, The White House, South Ossetia, Saakashvili, the Statue of Liberty, The Army Day. Так, например, на слово-стимул September 11th / 11 сентября 96 % русских респондентов дали реакции следующего рода: skyscraper; New York; America; tragedy; террористы…Близнецы…; начало войны, террор, небоскребы террор; теракт; горе; разрушение и т.п. (здесь и далее в примерах сохранена грамматика и орфография Ии.). Ответы ярко свидетельствуют о том, что русские Ии. хорошо помнят, какие события происходили 11 сентября в США и по какому сценарию они разворачивались. Несмотря на то, что стимул the White House / Белый Дом давался русским респондентам на двух языках, большая часть ответов ассоциируется с США, Америкой (75 % реакций) — Америка, Белый Дом; правительство США; Вашингтон; Washington; холм, президент и др. В свете последних политических событий в США интересными здесь представляются реакции, связанные с именем Обама, — Obama; J. Bush and B. Obama; иногурация Barac Obama и др. Для 14 % русских респондентов имя нового президента США является очень актуальным. Лишь единичная реакция указывает на события, имеющие отношение к России (штурм 93 года). Причем получена данная реакция на слово-стимул The White House / Белый Дом. Стимул the new cold war/ новая холодная война Ии. связывают с Америкой и Россией (America; USA; the USA and Russia; война США и России; Буш, третья мировая война; Осетия — Грузия; ядерное оружие, взрыв, США, СССР и др.) — 42 % реакций. Здесь находят место очень эмоциональные единичные реакции (не дай Бог; кошмар!!!!!). На стимул South Ossetia / Южная Осетия было получено большое количество реакций со словом «война» — война; Грузия, война; война с Грузией и др. (46 %). Стимул Saakashvili / Саакашвили вызвал наиболее негативные оценки у русских респондентов. Наиболее часты здесь парадигматические реакции (50 %): козел; идиот; тиран; марионетка; провокатор; разжигатель войн; старый маразматик; мерзавец; больной; нехороший человек; fool. Яркой и запоминающей для некоторых Ии. стала ситуация с галстуком (галстук, галстук, щизофрения). Кратко приведем примеры реакций русских респондентов на остальные слова-стимулы (al-Qaeda / аль-Каида the Statue of Liberty / Статуя Свободы, The Army Day / День Армии). 43 % Ии. ассоциируют стимул the Statue of Liberty с Америкой: США; USA; New York; Manhattan; Ну опять америка!!! и т.д. Слово-стимул al-Qaeda символизирует представление о терроризме, терроре. Количество ответов, где присутствуют слова с корнем «теракт», «террор» достигает 35 % — террористическая группировка; теракт; террористы; террор; terror и нек. др. Слово-стимул The Army Day/День Армии русские ии. прочно связали с отечественным праздником 23 февраля (46 % ответов указывают на день защитников Отечества). Экспериментальная группа студентов-мьянманцев при работе с обсуждаемыми выше словами-стимулами дала неожиданные результаты. Со стимулом September 11th 67 % мьянманских респондентов не ассоциируют ничего, что бы имело отношение к США и событиям 2001 года. Характерные реакции здесь — Day; Someone was borns this day; a day of the month; this is a good day; What happened this day?; I don’t remember и др. В ответах на стимул the new cold war нет ни одного упоминания США или России. В реакциях ярко выражено личное отношение к семантике самого стимула — I hate it; I hate it and I don’t get it; I heated it; don’t want this situation (33 %). Лишь 14 % опрошенных мьянманцев связывают стимул The White House с Америкой — President of United state; America и др. Для остальных ии. стимул The White House оказывается связанным с домом, вызывает воспоминания, личные переживания — beautiful; I want to stay with my parents;I don’t like this, I like red house, because red is brave; I want to see and get it и др. Здесь следует сказать о символике белого цвета для мьянманской культуры. Для мьянманцев белый цвет является олицетворением чистоты и нежности. В мяьнманском языке существует, например, интересное выражение «белое сердце». Можно предположить, что для человека незнакомого с культурой этой страны, данное выражение будет звучать странно и ассоциироваться с совершенно другими понятиями. На слово-стимул the Statue of Liberty 47 % мьянманских респондентов отказались отвечать, оставшиеся студенты дали такие реакции как: many general knowledge; I want to go to the liberty; I don’t think about it. Со словом-стимулом al-Qaeda была получена примерно такая же ситуация. 80 % отказались давать какие-либо реакции. Стимулы South Ossetia, Saakashvili оказались лишенными всякого смысла для группы мьянманских Ии. South Ossetia — 80 % отказов отвечать, Saakashvili — 87 %. Другие характерные ответы — dictionary; need dictionary. Хотя количество мьянманских Ии. относительно невелико, полученные результаты, которые были приведены выше, позволяют предположить, что социально-политическая проблематика неактуальна для выбранной группы иностранных респондентов. Объясняется это, вероятно, тем, что страна «закрыта» (военный режим) от агрессивного информационного влияния Запада. По сравнению с русскими респондентами студенты-мьянманцы связали стимул The Army Day со своим национальным праздником, отмечаемым 27 марта. Этот праздник имеет большое значение для мьянманцев, так как подавляющее большинство мужского населения страны — военные. Быть офицером мьянманской армии престижно, что можно проследить в полученных ассоциациях, например: We are solders, so we like that; proud; I am solder; I am feeling and remember officer’s life и др. (всего 60 %). Большая разница у русских и мьянманскиих Ии. наблюдается в ассоциациях на слово-стимул Fast Food / фаст-фуд. У русских респондентов в большинстве ответов фигурирует слово Макдональдс: Макдональдс; MC Donalds; жирная пища, Макдональдс и др. (43 %). Во многих реакциях присутствует негативная оценка: местные забегаловки с некачественной едой; гадость; отрава; курица, жирные люди, безумие; Америка, жирный, полные тетки с бутербродами и др. (22 % ответов Ии.). Реакции мьянманцев на стимул Fast Food / фаст-фуд оказались культурно обусловленными. В 47 % ответов встречается слово «рис»: rice; rice and curry; my friend who likes rice and meat. Слова-стимулы Uncle Sam / Дядя Сэм и 9-11 / 9-11 дали достаточно противоречивые результаты. Ни русские, ни мьянманские Ии. не имеют четкого представления об этих наименованиях. У русских Uncle Sam / Дядя Сэм ассоциируется либо с толстым человеком (мужчиной) часто афроамериканского происхождения (Afro-Amarikan; толстый дядя в клетчатых щтанах с лысиной; Uncle Bens; негр; большой негр, но добрый; чернокожий, ферма, Америка — 24 % реакций), либо с дядюшкой Сэмом из фильмов. Общая картина довольно расплывчата. 60 % мьянманцев отказались реагировать на стимул Uncle Sam. Ни в одном ответе нет указания на Америку. Стимул 9-11 для 30 % русских респондентов ассоциируется с катастрофой 11 сентября (смерть; 11 сентября; Всемирный торговый центр и др. реакции). 25 % Ии. ассоциируют данный стимул со службой спасения (служба спасения; экстренный вызов в США; спасение, МЧС; 01+02+03; help и другие реакции). Другие реакции русских Ии. индивидуальны и большей частью обусловлены личным опытом (часть номера телефона; обед; какие-то числа; обед; morning). 47 % мьянманских Ии. никак не отреагировали на этот стимул, лишь двое респондентов дали следующие ответы (sorry of United state; it is the terrorists). Особую группу слов-стимулов, как мы уже говорили выше, составляют культурные реалии мьянманской культуры Full Moon Night / Ночь Полнолуния, Chinlo / Чинлон, Tanaka / Танака, Water Festival / Фестиваль Воды, Flower Festival / Фестиваль Цветов, Pagoda / Пагода. Общий анализ полученных ассоциативных рядов по данным словам-стимулам у групп русских и мьянманских ии. показал, что ответы мьянманцев оказались обусловленными национально-культурными стереотипами, личным отношением-переживанием к данным явлениям. Русские Ии., которые, в основном, были незнакомы с вышеперечисленными реалиями, давали противоречивые ответы. Реакции русских респондентов были обусловлены либо семантикой слова-стимула (Full Moon Night, Water Festival, Flower Festival), либо его формой (Chinlo, Tanaka, Pagoda). Проведем сравнительный анализ ассоциативных рядов по обеим группам Ми. У русских респондентов стимул Full Moon Night / Ночь Полнолуния вызвал в воображении два основных представления. Одно связано с образом полнолуния, магии, где присутствуют ведьмы, волки, вампиры и т.д. Характерные реакции — шабаш; шабаш ведьм, костер; ночь, ведьма, метла, вой собак; черти, магия, страх; оборотень; полнолуние, вампиры, wolf и др. (всего 36 % реакций). Другое представление связано с романтическим образом ночи. Здесь такие ответы — ночь; ночь, луна; красиво, романтично; романтика; a romantic warm night with a wonderful moon on the sky и др. (всего 32 % реакций подобного рода). Для Ии. мьянманцев стимул Full Moon Night оказывается эмоциональным и ярко окрашенным. В ответах присутствует личное отношение к этому религиозному празднику, вербализуются какие-то действенные, слуховые, зрительные образы — very beautiful; very happy; I want to look the moon and song, played with my friends; I miss my girlfriend and to singing; beautiful time и др. На стимулы Water Festival, Flower Festival, Chinlo, Tanaka Ии. мьянманцы прореагировали схожим образом. На некоторые стимулы, например Tanaka, появляются осязательные и обонятельные образы. Приведем примеры к каждому слову- стимулу. Water Festival — very very happy; this is very happy fesyival; miss this festival forever; I want to play; Myanmar, yellow flowers; it is to water one other to another to get merit. Flower Festival — beautiful; marriage ceremony; rose orchard; as poem (I love); it can give fresh and stable mind (happy). Tanaka — my lover, smell; this is plant very smell; smell, cold, beautiful; it made from tanaka tree; it can give soft cold and prevent skin from sun’s ray. Chinlo — I like that; I want to play with my friends; Sport, Bamboo; I like it but I don’t play it. У русских Ии. при работе с некоторыми из описанных выше стимулов также возникали различные образы, но с опорой на стереотипы, бытующие в русской национальной лингвокультуре. Приведем некоторые реакции. Water Festival / Фестиваль Воды — День Ивана Купалы; Иван Купала; День Нептуна; трезубец; море; океан; пенное шоу, обливание, танцы; пенная феерия; весело наверное; ocean; water. Flower Festival / Фестиваль Цветов — Голландия; праздник, яркие краски; цветочный фестиваль: Лондон, ярмарка; клумба; гирлянды, тюльпаны; яркое, красочное и пахнет!!!; цветы; море цветов; beautiful; tulips; flowers. Слова-стимулы Chinlo / Чинлон, Tanaka / Танака оказались «пустыми» для русских респондентов. Стимул Chinlo / Чинлон большинством по созвучию формы слова ассоциировался с Китаем, чем-то восточным — china; east; что-то связано с Китаем; что-то китайского происхождения; какой-то китаец; китаец; Чинван и др. Всего 32 % ответов. Отказались реагировать на этот стимул 50 % Ии.. Стимул Tanaka / Танака, в свою очередь, чаще связывают с Японией — ^ Shidoshi Tanaka (Character); island; Japan; страна?; Ханака. 43 % Ии. отказались реагировать на этот стимул. Стимул Myanmar / Мьянма 25 % русских респондентов опознали как город. Остальные Ии. дают ряд других ошибочных реакций — Africa; Тибет; тайцы и др. 35 % Ии. отказались отвечать. Стимул Pagoda / Пагода у русских Ии. вызывает либо представление о храме (temple; мечеть; храм; храм в Китае), либо представление об определенной стране (Япония; Мьянма). Интересны реакции Ии., обусловленные формой слова-стимула — weather; зима, с наконец- то выпал снег; Гулять!; пахота. Ответы Ии. мьянманцев на стимулы Myanmar, Pagoda оказываются наполненными глубоким религиозным, философским, торжественным смыслом, воспоминаниями о Родине, яркими эмоциями. Myanmar — golden land; my country; mother; land in my mind; I proud about my country и др. Pagoda — always had in my heart; Shwedagon; I want to go to the pagoda Shwedagon; I go to pilgrimage; my world’s leader; Gold, Buddha; it can give escape to everybody и др. Несмотря на то, что в настоящем эксперименте приняло участие сравнительно небольшое участие Ии., мы полагаем, что изложенный выше фактический материал достаточно наглядно показал существенную разницу в картинах мира двух культур. В русской лингвокультуре находит отражение социально-политическая проблематика современности. Мьянманская культура во многом остается традиционной. Испытуемые мьянманцы более сосредоточены на национальных и религиозных аспектах своей культуры. Ментальность представителей Востока направлена на философское созерцание действительности и на внутренний духовный мир человека. ^
Т. Г. Попова ^ ЯЗЫКОВОГО КОДА Различия культур отражаются в различных языковых картинах мира. В каждой культуре существуют свои артефакты, которые являются этнически специфичными и потому малопонятными для других культур. С одной стороны, исследование культурной специфики вносит существенный вклад в осмысление не только собственно культурологических, но и языковых явлений. С другой – анализ языка в аспекте переводоведения позволяет оценить специфику культуры: изучение культуры через анализ языка представляет ценный практический и теоретический материал, расширяя знания о действительности. Стремительное развитие новых технологий, в том числе информационно-коммуникативных, интеграционные процессы в экономике, политике, науке, образовании способствуют взаимопроникновению культур. В связи с тем, что культуры различных народов оказывают все более интенсивное влияние друг на друга, можно говорить о понятии мультикультура, интегрирующем черты взаимопроникающих культур. При этом именно культура обусловливает национальную специфику коммуникативного поведения человека. Язык является кодом, образующим часть культуры. Языки различаются по способам кодирования. Еще Э. Сепир и Б.Л. Уорф отмечали, что носители языка по-разному моделируют действительность, отчасти в зависимости от своеобразия языковых категорий, присущих каждому конкретному языку, каждый язык по-своему членит мир в соответствии с установившимися языковыми нормами. В нем находят свое отражение историческое развитие этноса, нравы и обычаи народа, культурные традиции, которые преломляются и видоизменяются на каждом новом этапе развития данной лингвокультурной общности. Но главное – в языке находят отражение и одновременно на базе языка формируются культурные представления и идеалы народа. В этой связи можно вспомнить перечень «общекультурных универсалий», составленный рядом антропологов [1. С.19], куда вошли обычаи, традиции, верования и под., присущие всем человеческим обществам. Вместе с тем основные ценностные установки передаются из поколения в поколение, воспроизводя законы этнического менталитета. Общение людей осуществляется в пределах определенной культуры с использованием того или иного этнического языка. Сознание носителя национальной культуры формируется в процессе овладения определенной национальной культурой на основе свойственных ей образов и представлений. Национально-культурные факторы существенно влияют на элементы языкового кода каждого идиоэтнического языка и формируют специфику языковых картин мира. Попадая в другую национально-культурную и языковую среду, человек попадает в другой мир ценностей и правил, норм общения, которые необходимо знать и учитывать для эффективного общения с представителями других лингвокультур. Именно на основе этих правил можно выстроить систему «грамматики» самобытности народа. Поиск таких правил связан с характеристикой культуры народа как совокупности моделей поведения, традиций, образа жизни, идей, верований и ценностей. Представления о языке неотделимы от представлений об отношении человека к миру в ту или иную эпоху, от характерного для нее метода, который способствует формированию мышления. То, что возможны коммуникация и взаимопонимание людей, говорящих на различных языках и принадлежащих к различным культурам, свидетельствует как о наличии общечеловеческого бытийного базиса, являющегося инвариантом жизнедеятельности людей, так и о высокой степени взаимопроникновения и взаимообогащения культур различных народов. Так, в понятии shadow economy – “теневая экономика” обнаруживается значительное совпадение типологических признаков концептов, обозначенных приведенным словосочетанием. Ср.: shadow economy – business activity that is carried on unofficially, esp. in order to avoid taxation; теневая экономика – производственная, торговая и т.п. деятельность, осуществляемая незаконно, ведущаяся без уплаты налогов. Вместе с тем обнаруживаются существенные расхождения между соответствующими концептами, что свидетельствует об их частичной эквивалентности: shadow economy – in the West: illegal construction or the use of illegal migrant labour; in Russia: bureaucrats typically sell rights that is a citizen is entitled to free of charge in line with existing laws – people decide to engage in shadow economic relations because they cannot run a legal business at a profit. Лингвоспецифичные слова представляют определенную трудность при переводе. Например, наиболее близкими межъязыковыми эквивалентами английского слова challenge в русском языке являются такие слова, как вызов, трудность, проблема, задача. Вместе с тем, ни одно из названных нами русских слов взятое в отдельности не передает тот конкретный когнитивный признак, который заложен в слове challenge: “стремление к соперничеству; готовность рисковать, чтобы испытать себя; дух авантюризма, отвага” и т.д. Таким образом, лингвоспецифичные слова – это слова, в значении которых заложено нечто типичное для конкретного культурного сообщества людей, но не имеющее готового переводного аналога в других языках. Такие лексические единицы выделяются ярко выраженным коннотативным культурным компонентом значения. Наличие в языке лингвоспецифичных слов можно объяснить существованием определенных традиций и обычаев и системой ценностей, принятых в данной культуре. За каждой лексической единицей стоит определенный образ языкового сознания, включающий ряд компонентов, которые имеют разную ценностную значимость в разные исторические периоды. Поэтому предварительный глубинный анализ содержания образов языкового сознания, репрезентированных в тексте, является важным условием переводческой деятельности. Так, под общественной жизнью в русском языке подразумеваются различные виды гражданской и государственной деятельности, тогда как для американца social life означает всякие отношения с людьми, к примеру, посещение различных курсов, театров, ресторанов и т.п. аналогичные процессы можно отметить при диахроническом исследовании языка. В 60-х гг. XIX в. в Москве был основан артистический кружок, который затем перерос в литературно-художественный кружок, в рамках которого понятие общественный деятель стало означать “действительный член этого кружка”. Значение этого понятия в эволюции языка резко изменилось. ^ 1. Fox K. Watching the English. – Moscow: RIPOL, 2008. – 382 p. А. И. Приходько ТЕОРИЯ РЕЧЕВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В КОНТЕКСТЕ ПСИХОЛИНГВИСТИКИ Усвоение языка — это не только обретение средства для кодирования элементов концептуальной системы, но и обретение средства социальной коммуникации. Процесс говорения как один из видов коммуникативной деятельности человека заключается в использовании членами определенного лингвокультурного коллектива языковых средств с целью общения. В современной лингвистике общепризнанным является тот факт, что языковая коммуникация, то есть общение между людьми в обществе, совершается не с помощью отдельных изолированных единиц, а в форме целых высказываний, начиная от предложений и заканчивая текстом. В связи с этим становится вполне понятным, почему в языкознании все больше места отводится теории речевой деятельности, предметом которой является анализ именно тех факторов коммуникации, которые коренятся в социальном взаимодействии людей и общении как одной из его сторон. Речевая деятельность — одно из важнейших условий жизнедеятельности человека. Речь — это употребление языка, его функционирование. Интерес лингвистов к тому, что мы делаем со словами, — это интерес к нашей способности понимать речь и использовать язык для выражения нашего отношения к миру, к носителям языка, к нашей способности выразить себя посредством языка и воздействовать на других [см., напр.: 1. С. 18; 2. С. 3; 3]. Речевая деятельность человека является органической, неотъемлемой частью его общей деятельности. Поэтому речевые процессы должны изучаться не изолированно, а в зависимости от условий и обстановки, в которой протекает речи. В связи с этим теория речевой деятельности должна входить в общую теорию человеческой деятельности, а не быть ее приложением. Традиция исследования речевой активности человека в контексте деятельности нашла свое теоретическое осмысление, в частности, в работах А.А. Леонтьева, С.Д. Кацнельсона, которые понимали ее прежде всего как рече-мыслительную [4; 5]. Позднее такое видение феномена вербальной деятельности закрепилось как главный постулат когнитивного направления в лингвистике [6. С. 206 — 225; 7. С. 167]. Подобное понимание речевой деятельности обязательно соединено с феноменом мотивации как первоисточником поведения личности. В современном языкознании мотив рассматривается в контексте психологических концепций и формулируется соответственно как то, «что побуждает человека к осуществлению действий и поступков и направляет его речевую деятельность» [8. С. 11]. Выяснение мотивов является вкладом в понимание конкретных интенций субъекта деятельности. Человек всегда должен знать, что он делает и зачем. То, что тот или другой индивид имеет в виду, если он что-то делает, и является целью деятельности. Всякая деятельность связана с некотрой целью, и ясно, что признак целенаправленности характеризует и речевую деятельность как совершаемую постоянно ради достижения определенных целей. Функция языковых средств, с помощью которых говорящий выражает цель, не обязательно привязанна к ней. И все же языковые средства и неязыковая цель не могут быть полностью независимы друг от друга: они находятся между собою в диалектических отношениях содержания и формы. Интенции образуют смысл речевого действия, так как участники общения выводят их именно на основании тех средств, которые избирает говорящий для объявления своих намерений. Речевые интенции будут только тогда успешно реализованы, если они осуществляются с помощью таких языковых средств, которые являются оптимальными для удовлетворения взаимных ожиданий коммуникантов. Намерения говорящего лучше всего передаются конвенционализованными средствами. Интенция и конвенция являются факторами, взаимно дополняющими друг друга. Комплиментарные отношения между ними отвечают как функциональному характеру высказывания, так и роли мотивов при их осуществлении. Речь вполне естественно пронизывает жизнь человека и существует как неотъемлемая часть его многочисленных проявлений; как деятельность она нередко подчинена деятельности более высокого порядка и может рассматриваться относительно последней как исполнительная. Кроме целенаправленности, речевая деятельность характеризуется еще целым рядом специфических признаков. Ей присущи контекстуализованность, связь с мышлением, интерсубъективность, воздейственность, включенность в другую форму деятельности, структурированность. Все эти свойства речи как специфической формы деятельности делают ее отличной как от языка, так и от речевого материала. Анализируя речевую деятельность как непосредственно исходящую от человека и совершаемую для него, невозможно обойтись без учета человеческого фактора. Механизмы речи существуют в человеке и используются им, приводятся в движение самим говорящим. Как замечает Е.С. Кубрякова, «выступая как отработанные тысячелетиями употребления языка в его всевозможных функциях, отражая практику использования языка миллиардами говорящих, механизмы речи по-прежнему представляют собой действия и операции, приводимые в движение волей и разумом говорящих людей и потому зависящие от их индивидуальных способностей» [1. С. 10]. По справедливому утверждению некоторых ученых, онтологическая природа речевого общения имеет двойственный характер, который обусловлен тем, что общение детерминировано факторами двух родов — внутренними (психофизиологическими) и внешними (социальными) [9. P. 142]. А учитывая и тот факт, что психическая природа оценивания определяется учеными как врожденность оценочного смысла, который фиксирует выделение в психической сфере лица положительных и отрицательных эмоций, становится понятным, почему вопросы теории речевой деятельности всегда интересовали и до сих пор интересуют отечественных и зарубежных исследователей языка, причем прежде всего психолингвистов. Постоянное стремление лингвистики к изучению содержательной, семантической стороны языка одно время было возрождено в дискуссиях о глубинных и поверхностных структурах [10]. В отечественной и зарубежной психолингвистике последних десятилетий появились работы, в которых прослеживается более адекватное изучение речи, а именно: становление языковой способности носителя того или иного языка, поскольку сегодня уже ни у кого не вызывает сомнений тот факт, что социальная история индивидуума, цели и мотивы его деятельности предопределяют характеристики его речи (как процесса, так и результата) [см., напр.:11; 12]. Необходимость изучении языка в процессе его функционирования, то есть как феномена коммуникации, (поскольку только такое изучение позволяет проанализировать изменения, вызванные изменением оценочной установки, а также взаимовлияния, которые предусматривают отношения между говорящим и слушающим), прослеживается как один из главных постулатов почти во всех психолингвистических теориях [см. напр.: 13; 14]. При этом подчеркивается, что в анализе речевой деятельности нужно исходить из того, что основной ее компонент — паралингвистический, так как он обеспечивает мотивационный момент, момент интенции, антиципацию содержания, изменение семантического плана и плана выражения, оценку ситуативных условий общения, личностных особенностей партнера, — осмысление всего, что делается собственно в тексте и вне его, а также использовать методологические схемы анализа коммуникации [15. P. 50], выработанные в теории информации. Речевая деятельность человека состоит не только в осуществлении зарисовок определенной картины мира, но и в маркировании своего знания по эпистемической шкале «знаю» — «думаю» — «не знаю». В ракурсе когнитивной лингвистики квалификативные явления возникают не только как матрица трансфера пропозитивной информации, но и как эпистемично-модальный каркас, в котором помещаются оценочно-верификационные сигналы относительно эвидентного качества этой информации (достоверность / недостоверность, истинность / ошибочность, понимание / непонимание, вера, осознание и т.п.). Имплицитные и эксплицитные импульсы эпистемично-модального порядка имманентно присущи оценке, они являются ее постоянными рациональными спутниками. Речевые действия и операции подвергаются жесткому социальному контролю. Речь как вид человеческой деятельности постоянно ориентирована на выполнение определенной коммуникативной задачи. Всякое речевое общение, речевое взаимодействие протекает в форме обмена высказываниями, где говорящий всегда учитывает присутствие собеседника и его оценивающее восприятие. Речь обслуживает общение как минимум двух коммуникантов, находясь под постоянным контролем. Считается, что она постоянно подвержена влиянию этических правил, пожалуй, наиболее жестких и устойчивых среди социальных ограничений. Общим фокусом, началом, доминантой всех коммуникативных категорий, предопределяющим их иерархию и взаимодействие, явлется вне всякого сомнения, homo loquens — говорящий, коммуникат, языковая личность. Коммуникант является главным слагаемым любого дискурса, личностью с присущей ей структурой сознания. Личность говорящего — это не абстрактный, усредненный эталонный носитель языка, а конкретная индивидуальность, погруженная в дискурс, формирующая цель, план речевых действий, поведение в дискурсе, контролирующая и корректирующая его. Между коммунтикантом и типом коммуникации наблюдаетсявзаимная связь: дискурсивные возможности (в т. ч. когнитивный стиль) личности прогнозируют тип организации, порождение, восприятие и интерпритацию дискурса. Личность говорящего, с одной стороны, статична и устойчива, а с другой, — она динамизируется, корректируется интенциями, интерпретантой собеседника, типом его реагирования и самим способом ведения коммуникации. ^
|
Ваша оценка этого документа будет первой.
Ваша оценка:
Похожие:
База данных защищена авторским правом ©MedZnate 2000-2016
allo, dekanat, ansya, kenam
обратиться к администрации | правообладателям | пользователям
allo, dekanat, ansya, kenam
обратиться к администрации | правообладателям | пользователям