Анатолий Григорьевич Каплунов неизвестный илизаров: штрихи к портрету
|
|
Скачать 1.62 Mb.
|
|
Анатолий Григорьевич Каплунов НЕИЗВЕСТНЫЙ ИЛИЗАРОВ: ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ Записки очевидца  Книга повествует о годах совместной работы автора с известным российским ученым хирургом-новатором академиком Г. А. Илизаровым. В ней раскрыты черты личности Илизарова как человека, наставника и руководителя на этапе становления разработанного им метода лечения и обретения первого признания в отечественной медицинской науке. Приводятся некоторые неизвестные ранее факты его биографии. Издание иллюстрировано фотографиями из личного архива автора. ^ Мне дорог Гавриил Абрамович Илизаров, и я с большим уважением отношусь к его талантливым сотрудникам. Гавриил Абрамович обладает удивительным даром: возвращать людям здоровье, работоспособность, радость. Он не просто врачует болезнь, он исцеляет человека. Было бы отрадно, если бы у нас в стране побольше работало таких преданных медицине и людям одаренных врачей, как приверженцы учения Илизарова. ^ ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие Все в мире, как известно, результат действия господина Великого Случая. И эта книга не исключение. Цепь случайностей, приведшая к ее появлению, примерно такова: случайно избран стезю врачевания и окончив Сталинградский мединститут, автор из весьма цивильного города-героя случайно попал работать по распределению в «тму-Курганский» госпиталь инвалидов Великой Отечественной войны, отделением травматологии и ортопедии которого по велению все того же Случая руководил мало кому известный в те годы хирург Гавриил Илизаров. В результате этой последовательности совпадений автору выпала редчайшая удача — быть знакомым, учеником, сподвижником, известной мере другом и доверенным лицом этого весьма незаурядного, во многом гениального человека. Общение с выдающимся хирургом на протяжении почти 20 лет я считаю большим подарком судьбы и поэтому попытаюсь сказать о нем то, что посчитал важным и необходимым для исторической объективности и, надеюсь, — справедливости. Эта книга — не просто описание жизни Илизарова. Автор не ставил своей целью в очередной раз подробно перечислить известные вехи его биографии и развития метода, пропеть еще одни запоздалые дифирамбы Учителю. Нет, книга — слабая попытка рассказать о той части жизни всемирно известного академика, возможно главной, которую, пользуясь известным латинским афоризмом, можно охарактеризовать «per aspera», то есть через тернии, а также о тех чертах его многогранной натуры, которые позволили ему достичь «ad astra», то есть звезд. Об Илизарове написано и много и ничего. Мне известно около двух сотен печатных работ о нем художественного и научно-публицистического жанра, несколько документальных и две художественные киноленты, где он либо главное, либо одно из главных действующих лиц. Большая часть написанного и созданного относится к эпохе социализма, поскольку после его падения Гавриил Абрамович прожил лишь семь лет. Последняя большая информация о нем опубликована в журнале «Гений ортопедии» за 2006 год и приурочена к 35-летию созданного им курганского научного центра. Опять сухие факты биографии и творческого пути, даты и этапы его научно-практической деятельности и развития института. Что ее, собственно, можно ждать от статьи специального научного журнала, пусть даже посвященной юбилейной дате? Обращаясь к объемному и разнопрофильному масс-медийному материалу о нем, невольно задаешься вопросом: кто же были авторы тех строк и кадров? Насколько длительно и близко был знаком им герой их творчества? Какими мотивами были движимы они в своей работе? И после недолгих размышлений приходится констатировать: практически во всех случаях это малознакомые с ним лично журналисты-профессионалы, в работе которых так или иначе просматривается заказ. Большей частью позитивного свойства, но именно социально-политический заказ написать о передовике, о положительном герое-примере, причем в последние годы его жизни — с привкусом сенсации. Надо отдать должное большинству авторов — с поставленной задачей они справились весьма неплохо. Образ великого Ученого, большого Организатора, Титана ортопедической мысли в представлении обывателя создан достаточно профессионально. Горец с Кавказа, самородок из маленького сибирского городка, чудак и авантюрный упрямец с упорством, достойным, может быть, лучшего применения. Как-то вскользь, мимолетом упомянуты «некоторые», «известные», организационные трудности, «бюрократические препоны» на его пути к созданию и развитию своего метода. Метода органовосстанавливающего лечения, в числе немногих официально получившего известное во всем мире и ставшее нарицательным имя — «метод Илизарова». Метода медико-социальной реабилитации ортопедотравматологических больных, основанного на использовании аппарата из легированной, или, как говорили раньше, — закаленной стали. Но вот заказа написать о том, в каких условиях, вопреки каким обстоятельствам и благодаря каким качествам автора закалялась эта сталь, по-видимому, никому не поступило. По истечении почти пятидесяти лет с момента знакомства с этим человеком и пятнадцати лет со дня его смерти мне показалось, точнее, я почувствовал, что должен кое-что добавить к написанному о нем ранее, до меня. Время уходит, оно стирает многие детали, важные, сокровенные и яркие черты его человеческого портрета. Это был гениальный и одновременно обычный человек, и я оказался причастным к его Гению, к его человеческим радостям и слабостям и еще ко многому другому человеческому. А коснувшемуся великого нельзя об этом умалчивать. Это исторически несправедливо, поскольку именно Гений и достоин максимально возможного сохранения в истории. Такие личности — штучный товар исторического процесса. В последнем из прошедших веков их было, вероятно, не более ста из нескольких миллиардов. Планк, Ферми, Пикассо, Дали, Шаляпин, Королев, Сахаров, Винер, Кафка, Мечников, Тесла, Черчилль, Барнард, Басов, Фрейд, Флеминг, Эйзенштейн. Сколько десятков еще? Об этих людях мы знаем не только от профессиональных литераторов и историков, но и главным образом — из свидетельств их современников: близких, друзей, сподвижников, учеников. Именно они оставили нам ценную в документальном отношении информацию о том, как задатки этих людей трансформировались в талант, какими гранями он сверкал, какие изъяны в этих гранях были им заметны. Так создается достаточно определенное представление о крупной личности, ее пути и роли в истории. Конечно, каждое из свидетельств в отдельности не лишено доли субъективизма, но в совокупности они достаточно правдивы и объективны. С этой точки зрения об Илизарове написано чрезвычайно мало, почти ничего, кроме библейского «Абрам родил Гавриила, Гавриил родил аппарат». Возможно, у людей из первого, близкого круга общения с ним еще идет процесс осмысления этого общения. Кто-то, возможно, счел, что написанного уже достаточно для себя и потомков. Иных уж нет... Но после просмотра упомянутого номера журнала мне показалось — нужно и пора. К тому же оба моих взрослых сына, хирурги высокой квалификации, давно уже «грызут» меня — пиши, ты обязан это сделать. И я взялся за эту книгу, мой первый и, скорее всего, единственный историко-публицистический труд. Хотелось бы надеяться на снисходительность читателя к этой попытке, к ее слогу и некоторой сумбурности повествования. К своему огорчению, в Кургане я не вел записей или дневника, поэтому при написании мне не раз пришлось обратиться к воспоминаниям о той поре моей супруги, некоторых курганских сотрудников, а также старшего сына. Последний приложил немало усилий к подготовке и изданию этой книги. Огромная признательность всем за соучастие и помощь в работе. С чего же начать?.. Часть первая ^ Начну, пожалуй, с краткой предыстории случайного моего эскулапства. Окончив вполне прилично одну из сталинградских десятилеток, я в порыве общенационального тогда послевоенного энтузиазма (шел 1954 год) мечтал о карьере военного летчика. В последнем классе активно занимался в школе ДОСААФ, летал на учебном ЯКе, имел даже два самостоятельных полета с инструктором. Прыгал с парашютом. В общем, как тогда говорилось, был готов. Но при прохождении медкомиссии врачи обнаружили какой-то шум в моем сердце. Как я понял позже, скорее всего, функциональный, поскольку впоследствии он никогда больше не обнаруживался. И случилась ли врачебная ошибка, или возымел свое действие отрицательный настрой мамы к моему выбору профессии, но комиссия выдала мне отрицательное заключение. Мама призналась мне много позже, что просила начальника комиссии найти какую-нибудь зацепку и не допустить меня к службе в летных войсках. Так или иначе, но к моменту получения мною этого отказа документы для поступления принимали только два вуза — педагогический и медицинский. А поскольку учителем я себя совершенно не представлял, попробовал в мед. И поступил. Без всяких проблем. Стране нужны были врачи-мужчины, как и вообще любых специальностей и рода деятельности мужчины, которых жестоко проредила недавняя война. Учеба на первых курсах института давалась мне не просто. Дело было вовсе не в постижении таинства врачебных знаний — это было не так сложно, но в преодолении моего восприятия анатомички. Возможно, сказались при этом детские воспоминания жутковатых картин города и его окрестностей в период Сталинградского сражения. Мне, шестилетнему тогда пацану, довелось увидеть и пережить его от начала до конца. Сыграло, наверное, свою роль и довольно богатое юношеское воображение. Сейчас все это вспоминается с улыбкой, но первые полтора года учебы меня мучили ночные кошмары и я серьезно подумывал оставить институт. Не делать этого убедил меня мой дядя, мамин брат, военный хирург. К тому времени он был опытным высококвалифицированным специалистом с неповторимой школой военно-полевой хирургии за плечами. Впоследствии дядя заведовал гнойным отделением в Киевском научно- исследовательском институте хирургии академика Амосова. Именно он и убедил меня набраться терпения и пройти этот этап учебы. Спасибо ему за это огромное. Его участие в числе других позитивных причин позволило мне обрести любимую профессию. Последующие курсы учебы в вузе вспоминаю с удовольствием, как, наверное, каждый окончивший институт в те годы. Время было трудное, но веселое, годы духовного подъема, ударных пятилеток, восстановления страны из военной разрухи. Мне, в частности, довелось после пятого курса поднимать целину в акмолинских степях. Студенчество закончилось быстро. Встал вопрос, куда идти работать? Механизм распределения молодых специалистов на работу был в то время довольно демократичным. Прислушивались к мнению студента. Помимо заочного распределения существовал механизм «рекрутства», то есть предложения, как правило, от лица руководителя, работать в его мед- учреждении. Именно так попали на свое будущее место работы я и еще группа наших выпускников. К нам на распределение приехал начальник Курганского госпиталя инвалидов Отечественной войны Фельдман. Перед собравшимися выпускниками он стал расписывать романтику жизни и работы в его госпитале в далеком сибирском городке. В беседе он упомянул и о малоизвестном тогда травматологе Илизарове, творящем-де чудеса с костями пациентов с помощью сконструированного им аппарата. Вспоминая те события, я не раз размышлял о том, что в наш вуз мог бы приехать какой угодно другой «рекрутер» из сотен других городов страны, но приехал именно Григорий Израилевич Фельдман из Кургана. Случайность? Для меня его предложение показалось заманчивым: Сибирь, ее необжитые просторы, заснеженные поселки в тайге... К тому же буквально незадолго до этого один из друзей-сокурсников показал мне газету, теперь уже не помню какую точно, с небольшой статьей об Илизарове, произведшей на меня сильное впечатление. В ней шла речь о новых лечебных возможностях, разрабатываемых этим хирургом. На мой вопрос, смогу ли я попасть в отделение Илизарова, Фельдман ответил утвердительно. Как не поехать на этот участок трудового фронта Родины? Родители собрали мне немудреные пожитки в фанерный чемодан, перетянутый хабэшными ремнями, и я поехал. Двое суток в пути, лето, прекрасные пейзажи Волги, Уральских гор. Веселая компания таких же, как я, молодых специалистов в плацкарте. Замечательно. Несколько понизил настроение вид привокзальной части города, куда мы прибыли за полночь. После красивого, недавно восстановленного центра Сталинграда с его знаменитой на всю страну улицей Мира и Аллеей Героев двух-трехэтажные постройки малоосвещенного Кургана не впечатляли. Но что за кручина для молодого, полного сил и энтузиазма хирурга, коим я себя мнил, — унылый вид города?! Дорогу в госпиталь мне объяснили предварительно, тем более что располагался он неподалеку от вокзала. Нашел я его без труда. Меня встретила дежурившая в ту ночь доктор Бронислава Павловна Васильева, Броня, как в последующем я стал уважительно-ласково называть ее про себя. Эта женщина, как и большинство других хирургов госпиталя, помимо многолетней работы в нем имела за плечами несколько лет военно-хирургического стажа. Будучи опытным специалистом, она оказалась к тому же и прекрасной души человеком. По-матерински встретив и накормив, Бронислава Павловна разместила меня на ночь в свободной двухместной палате. Утром в ординаторской я впервые встретился с Илизаровым. Гавриил Абрамович быстро, почти стремительно вошел в ординаторскую. Эта его черта — энергичность, резкость и порывистость движений — была одной из самых характерных и присущих ему на протяжении всех лет нашего знакомства. Он, поздоровавшись с присутствующими и обратившись ко мне, спросил, тот ли я молодой доктор, что прибыл для работы по распределению. Я подтвердил. «Ну что же, давайте работать», — сказал он в ответ. С этих слов начались без малого двадцать лет нашей совместной работы. Рассказ о них невозможно вести, не описав вкратце его предшествующей биографии, поскольку многое из впечатлений и представлений о нем как о личности зиждется и исходит конечно же оттуда. Нужно сказать, что сведения о его детских и юношеских годах несколько путаны и противоречивы. Изложу их в известной мне лично версии, по данным, к которым я имел отношение, будучи доверенным лицом Гавриила Абрамовича при выдвижении его в Верховный Совет РСФСР. Общеизвестно, что Илизаров родился 15 июня 1921 года в семье крестьян-татов (одна из национальностей Дагестана) в городе Беловеж Белорусской ССР. Это первая и достаточно серьезная неточность. Дело в том, что в конце 1920 — начале 1921 года в результате военной интервенции Польша аннексировала часть территорий Западной Украины и Западной Белоруссии, входивших в СССР. По Рижскому (более известному как Брест-Литовский) мирному договору от 18 марта 1921 года советско-польская граница прошла значительно восточнее «линии Керзона», расположенной по оси Гродно — Брест. В состав Польши были включены территории, которые входили в нее до раздела 1793 года, и небольшой городок Беловеж оказался довольно глубоко на ее новой территории. Он, кстати, и сейчас принадлежит Польской Республике. Следовательно, исторически правильно говорить о том, что Илизаров, великий советский и российский ученый-медик — уроженец Польши. И хотя это обстоятельство ничего не меняет по сути, тем не менее это факт, ранее неизвестный в его биографии. Знал ли об этом сам Гавриил Абрамович, тоже неизвестно. В довольно бедной семье помимо него, старшего ребенка, было еще пятеро детей — три сына и две дочери. В Кургане я познакомился с двумя из его братьев, Елисеем и Исаем, и сестрой Марией. Это были простые и приятные люди, с которыми сам Гавриил Абрамович общался довольно тесно и имел хорошие близкородственные отношения. Илизаровы-мужчины были, надо отметить, крепкой породы. В этом я лично убедился через несколько лет знакомства с Илизаровым. Как-то вскоре после рождения дочери Гавриила Абрамовича, в связи с прибавкой в семье и конечно же ростом его популярности и авторитета, администрацией города чете Илизаровых была предоставлена новая, улучшенная квартира. Как обычно в те годы, переезд в нее стал веселым приключением для участвующих в нем помощников. Я тоже вызвался тогда помочь шефу. Так вот, когда пришел черед тащить на третий этаж холодильник, это вызвался сделать младший из братьев, Исай. Холодильник был самым большим по тем временам — «ЗИЛ-Москва». Он и сегодня кажется весьма громоздким. Исай с нашей помощью взвалил его себе на спину и быстро, почти бегом занес в квартиру. При этом внешне он богатырем вовсе не выглядел. Каким образом и по каким причинам семья Илизаровых через семь лет после рождения первенца перебралась в солнечный Дагестан, точно неизвестно. Вероятно, в поселке Хусары неподалеку от Дербента, где обосновалась семья, жили родственники, и жизнь там была несколько сытнее и спокойнее, чем в зоне российско-польской границы. Здесь он окончил восьмилетку, затем Буйнакский медрабфак (существовавшая в 30-е годы вечерняя форма обучения). За год до войны поступил в Крымский (Симферопольский) медицинский институт. Годы студенчества совпали с военной порой. Перед занятием немцами Крыма мединститут был эвакуирован в Кзыл-Орду, где выпускники 1944 года и получили дипломы врачей. Илизаров рассказывал мне, что жизнь студентов в этом казахском городке в войну была более чем трудной. Чтобы хоть как-то прокормиться при жиденьком студенческом пайке, им приходилось искать любые приработки. Он, в частности, и еще один его товарищ, работавший впоследствии в одной из курганских гор-больниц, подрядились шить и продавать примитивную обувь, что-то вроде домашних тапок. Получив диплом, он был направлен на работу в только что сформированную тогда Курганскую область, точнее — в село Долговка, в центральную районную больницу Косулинского района. Конечно же большинство выпускников-медиков тех лет стремились на фронт, в передовые госпитали. Но война шла к победному концу, а в тылу тоже нужно было кому-то лечить людей, специалистов не хватало. В Долговке он в течение пяти лет был единственным доктором и работал во всех ипостасях — главный врач, терапевт, хирург, педиатр, акушер-гинеколог и т. д. и т. п. Хорошо зарекомендовав себя на этом месте, был переведен на работу в Курган, сначала на должность хирурга в областную больницу, а в 1955 году — заведующим ортопедотравматологическим отделением областного госпиталя инвалидов Великой Отечественной войны. К этому времени тяга и приверженность бурно развивавшейся тогда ортопедии стала для него главным приоритетом и основным направлением работы. Этот раздел хирургической специальности был по понятной причине весьма актуален: после войны в стране имелась огромная армия инвалидов с патологией опорно-двигательной системы, требовавшая скорейшей и эффективной реабилитации. Размышляя над подходами и средствами их лечения, Гавриил Абрамович понимал: имевшиеся тогда на вооружении хирургов лечебные методы не в состоянии качественно решить эту проблему. Он вел собственный поиск и в 1952 году подал заявку, а в 1954-м получил патент на аппарат оригинальной конструкции для сращивания костей. Впервые аппарат был применен для лечения пациентки с тяжелой патологией коленного сустава еще в таежной Долговке. В самом первом и самом простом его варианте. Полученный результат удивил даже самого автора. Сращение костей произошло за какие-то три недели, причем пациентка по его рекомендации ходила в аппарате со второго дня после операции. Это переворачивало все существовавшие тогда стандарты лечения подобной патологии и представления о сращении костей. Однако одно наблюдение — это еще не довод с научной точки зрения. Операции продолжались, число их в Долговке превысило двадцать, и все окончились положительно благодаря применению аппарата. Того самого аппарата Илизарова... Как же автор пришел к его созданию? Наивно думать, что истинным поводом для этого стала упоминаемая в некоторых публикациях о нем примитивная байка об упряжи лошади — хомуте и огло6лях. Якобы неоднократно присматриваясь к ним в годы свой работы на селе, Илизаров и увидел «схожую» внешне конструкцию аппарата. Не знаю, откуда взялась эта история, но мне лично Гавриил Абрамович о ней ни разу не поведал. Однако нет сомнения в том, что аппарат явился плодом долгих поисков и размышлений. И конечно же Пристального знакомства с массой аналогов и прототипов. Да-да, большим числом похожих в какой- то мере устройств внешней фиксации, известных к тому времени. В аспекте чрескостного остеосинтеза как подхода к сращиванию костей следует четко понимать, что приоритет его создания принадлежит не Илизарову. Такие конструкции начали появляться, по разным сведениям, еще в XVII веке, а к середине ХХ их было известно более двадцати. Но почему же именно аппарат Илизарова получил такое развитие и применение? Ответу в том числе и на этот вопрос посвящен мой скромный труд. Итак, к моменту моей встречи с Учителем его можно было охарактеризовать как состоявшегося многопрофильного хирурга, избравшего стезю ортопеда-травматолога, начинающего ученого, не имевшего к своим сорока годам ни признания, ни ученого звания или степени. Несколько слов о внешности. Это был довольно крепкого сложения плотный мужчина среднего роста, выглядевший, пожалуй, моложе своих лет. В те годы он был в хорошей физической форме, с отменным, «горским» здоровьем. Несколько порывистый, как упоминалось, в движениях, он имел характерную неспешную обычно и слегка отрывистую речь. Какой-либо акцент в его речи слышен не был, однако интонациями она изобиловала. Представьте себе не столько красивое, сколько очень выразительное лицо: под густыми бровями крупные, чуть навыкате, темно-карие глаза с огоньком — взгляд внимательный, часто пронзительный, а иногда и грозный, весьма характерный нос с горбинкой. Овал лица был довольно широким, крупные прижатые уши отстояли далеко кзади. Выделялись большой выпуклый лоб и четко очерченный подбородок. Все лицо обрамляла непослушная, слегка вздыбленная шевелюра упрямых, колечками, черных волос средней длины. За свою непокорность она часто наказывалась пребыванием в шляпе, в теплое время года — в соломенной. И конечно же усы, черные, густые, на всю верхнюю губу. Они стали причиной одной из двух негласных кличек — Усы, употребляемой в основном, когда речь шла о его неодобрительной или негативной реакции. Последняя проявлялась в привычке забавно шевелить выражая свое сомнение или недовольство, реже — удовлетворение. С ними же, кстати, связана одна забавная история, произошедшая несколькими годами позже, уже в бытность Илизарова руководителем филиала Ленинградского НИИТО. В отделении детской ортопедии лечилась и была прооперирована по поводу врожденного ложного сустава голени пациентка Олечка, трехлетняя москвичка. В послеоперационную программу лечения входили этапные подкрутки в системе аппарата, весьма небезболезненная процедура. Гавриил Абрамович лично производил их, что ребенок, по-видимому, хорошо запомнил. Так вот, когда кто-то из московских родственников передал ей прекрасно иллюстрированную детскую книжку, большую редкость в то время, Оля при первом же просмотре обнаружила в ней картинку кота с большими усами. Девочка яростно порвала эту страницу. Такие вот детские ассоциации... Несколько позже у Гавриила Абрамовича появилось еще одно часто употреблявшееся среди сотрудников прозвище — ГАИ. Являясь его инициалами, оно было созвучно с названием известного подразделения милиции, И не просто созвучно - была между ними и другая логическая параллель. Одевался Гавриил Абрамович в те годы весьма скромно, как, впрочем, и большинство советских людей. Жил он тогда на холостяцком положении. Галстуков не носил. Позже, достигнув определенной известности и статуса, побывав на встречах достаточно высокого уровня, он обратился как-то ко мне с просьбой научить завязывать галстучный узел. Я показал ему последовательность движений, которую он сразу усвоил. Рабочий вид его внушал симпатию и вызывал уважение пациентов и коллег. Всегда накрахмаленный и подсиненный кипенно-белый наглаженный халат, такой же колпак, как тогда было принято, высокий, как поварской, только без отворота. Черные брови, усы, внимательный и доброжелательный к больным... Словом, добрый доктор Айболит. В ту пору он проживал один в двухкомнатной квартире неподалеку от вокзала. Квартира по тем временам была весьма приличная, а один жил потому, что вторая супруга оставила его некоторое время назад, И первая, кстати, тоже. До конца с ним была третья его жена, Валентина Алексеевна, семью с которой он создал в 1961 году, но это отдельная история. Обстановка в квартире также ничем не отличалась от таковой в средней советской семье шестидесятых годов. В зале незатейливая мебель, ковер и пианино. В спальне — кровать и невысокий румынский шифоньер, на котором лежала скрипка. Кто играл на музыкальных инструментах, неизвестно. Возможно, они приобретались для детей, но Гавриил Абрамович на них точно не играл, лишь ради шутки «пиликал» иногда «Собачий вальс». Я бывал в этой квартире несколько раз в сугубо мужском коллективе. Но вот история еще одного ее посещения заслуживает подробного рассказа. Заканчивался декабрь 1960 года, приближался Новый год. Один из самых радостных, действительно народных праздников, очень, кстати, тогда немногочисленных. Готовясь к этому событию, женская половина врачей отделения — упомянутая Бронислава Павловна и Раиса Семеновна Мозолевская, терапевт, приписанный в штат для патронажа пожилых израненных фронтовиков с массой сопутствующих болячек, — попросили Илизарова «достать по блату» мандарины на базе горпищеторга. Стоили они дешево, но «достать» их мог далеко не каждый. Тем более в заштатном сибирском городке. Мы с Гавриилом Абрамовичем, съездив на базу, на деньги в складчину купили ящик мандаринов, килограммов двадцать. Делить фрукты он пригласил нас к себе домой и произвел это весьма оригинальным образом. Рассадив всех по периметру ковра, он стал катать по мандарину последовательно каждому сидящему, не пропуская и себя. Вот так в течение примерно получаса и разделил. Эта история — пример и свидетельство особенности его характера, которая была привлекательной для меня все годы нашего знакомства, — простоты личного общения. Действительно, при всем честолюбии, амбициозности и сложности натуры, он никогда не позволял себе снобизма или заносчивости, в его действиях и поведении не чувствовалось апломба. И еще, пожалуй, следует назвать корректность. Никого, кроме близких друзей, он не называл на «ты», была в нем такая природная, внутренняя какая-то интеллигентность. Ни разу за все годы общения я не услышал от него ни одного нецензурного слова. Бранным выражением у него было лишь «шут побери!». Но продолжу о годе шестидесятом. Единственным и главным символом его к тому времени «избранности» среди других докторов госпиталя был личный автомобиль, причем какой... «Волга ГАЗ-21» бежевого цвета. Это была в известной степени роскошь и несбыточная мечта многих советских граждан. Тогда я не задумывался о том, как такое авто могло оказаться у Илизарова. Сейчас, понимая, что покупка «Волги» без участия властных и партийных чиновников произойти не могла (машины тогда «распределялись»), прихожу к выводу, который подтверждается и рядом других фактов, о чем позже: курганское руководство, нужно отдать ему должное, уже тогда разглядело в нем большие задатки и пыталось его как-то поощрить. В том числе квартирой и машиной. И было за что. Классический трудоголик, причем рьяный и ревностный к предмету своей деятельности, Илизаров оперировал много и преуспевал в разных областях хирургии. Неоднократно проводил операции по коррекции дефектов носа, применяя кожно-хряшевую аутопластику. Одним из первых на Урале он произвел вертебротомию на средне-грудном уровне у пациента с «круглой спиной» с последующей постепенной коррекцией оси позвоночника. Я ассистировал ему при этом. Интересно, что, получив вполне неплохой результат, Гавриил Абрамович в дальнейшем совершенно не рекламировал факт проведения этой операции, вероятно, по причине нестыковки ее направленности со своим глобальным научным интересом. Не раз оперировал пациентов с реберным горбом при сколиозе различного происхождения. Ну и конечно же операции и многочасовые манипуляции со своим аппаратом. Работа, больница, операционная были для него профессией, хобби, нередко домом, заменяя семью, жену и детей. Последнее в переносном смысле, конечно. То есть жены у него были. И дети тоже были — по одному от каждого из браков: сын Александр — от первого и дочь Маша — от второго. Но все эти близкие люди долгие годы не являлись приоритетом в шкале его ценностей. Безраздельно там господствовала Ее Величество Ортопедия. Именно вокруг нее строился весь калейдоскоп его интересов, надежд и желаний. И, как известно, небезответно. Ему многое удавалось. И кое-каких высот, пусть и региональных, он уже сумел достичь. К моему приезду его личность и начальный вариант его идей уже были знакомы медицинским кругам Урала, не говоря уже о местных медиках и их руководящих кадрах. Он накопил более 130 наблюдений по применению своего аппарата в основном с целью артродеза коленного сустава, а также лечения переломов и ложных суставов сегментов конечностей. Их результаты были впечатляющими. Сроки и надежность достижения анкилоза суставов и сращения костей с помощью аппарата в несколько раз превосходили известные и общепринятые к тому моменту данные. С этими результатами, не очень успешно, но громко заявив о себе, он выступил на конференции по применению металлов в хирургической практике, устроенной в конце пятидесятых годов Свердловским институтом ВОСХИТО (восстановительной хирургии, травматологии и ортопедии). Интересно, что первая реакция тогдашних уральских корифеев, более чем сдержанная, а точнее — сдержанно-негативная, нисколько не смутила Гавриила Абрамовича. Напротив, их замечания об отсутствии теоретико-экспериментального обоснования полученных клинических результатов заставили его задуматься над этой стороной развития своей идеи. Забавно, что при всей своей погруженности в работу приходил он на службу почти постоянно с опозданием. Пять-десять минут, как правило. Иногда больше, несмотря на то, что жил совсем неподалеку. Эта его черта в совокупности с рядом других — рассеянностью, легкой несобранностью, чуть-чуть взбалмошностью и сумбурностью — также сопровождали его по жизни. Бывали ситуации, когда, например, он забывал время начала запланированной операции, если, конечно, она не была связана с применением аппарата. В этот момент он мог оказаться в каком-то из отделений госпиталя на консультации. Повседневность, не связанная с ортопедией и аппаратом, занимала его поверхностно. Но в отношении научно-практической работы и главной своей идеи все нити он держал твердой рукой, отлично помнил их ход и перспективу, никогда не выпуская из внимания. Например, многие сведения, почерпнутые из литературы, или пришедшие в голову интересные мысли он нередко записывал на первом попавшемся под руку клочке бумаги. Эти клочки и обрывки никогда не терял, напротив, все это тщательно систематизировал и раскладывал по специальным тематическим папкам. Многие из этих записей и даже вид их «носителей» хорошо помнил долгие годы. Вспоминается кстати, как однажды он неистовствовал, не обнаружив в нужный момент в одной из таких папок реферата статьи известного рентгенолога Задгенидзе. Чуть позже он все-таки нашел эту работу и был очень обрадован. Вообще в отношении врачебного дела в педантичности ему было не отказать. Я удивлялся, например, как подробно красивым почерком записывал он в амбулаторную карту данные пациента на приеме. Это ведь не история болезни, действительно важный медицинский документ, а всего-то амбулаторная карточка, думал я. Но нет, четким разборчивым почерком он терпеливо выписывал все нюансы и детали патологии. Более чем подробно выглядели написанные им истории болезни. Досконально заносились сведения анамнеза, педантично вымерялись объем движений исследуемых суставов, длина сегментов, степень атрофии тканей. По написанным им медицинским документам можно было учить студентов. В то же время некоторые очевидные для всех требования мог проигнорировать, если видел в них какую-либо угрозу своему детищу. Да, отношение к работе, как, впрочем, и ко многим другим сферам жизни, у него было своеобразным. Я упомянул эпитет «ревностное». Действительно, долгое время немыслимо было представить, чтобы кто-нибудь посмел без него наложить аппарат. Или провести с аппаратом на больном какие-либо манипуляции, подкрутку, например. Ни-ни! Реакция последует незамедлительная и острая. По большому счету это обстоятельство в определенной степени сдерживало универсализацию конструкции аппарата. Ну, если не сдерживало, то не допускало более быстрых темпов этого процесса. На этот счет много позже один из ленинградских профессоров в узком кругу коллег пошутил, что главным тормозом на определенном этапе развития метода Илизарова был… сам его автор. В этой шутке доля правды ничтожна, но все-таки присутствует. Следует заметить к слову, что история научного прогресса изобилует примерами того, как в коллективном варианте развития та или иная авторская идея, подвергаясь огранке в головах сподвижников, превращалась из алмаза в бриллиант. Известнейший пример — полет в космос. Еще о ревности. Гавриил Абрамович очень трепетно следил за независимостью и неприкосновенностью своей «епархии», особенно в первые годы. Без его ведома никому не было дозволено знакомиться с работой отделения и ее результатами или пытаться каким-либо иным способом в ней участвовать. Вспоминается, как на второй или третий год моей работы в отделение с плановым выездом приехали сотрудники Свердловского ВОСХИТО во главе со старшим научным сотрудником. Свердловский институт был головным научным учреждением для Уральского региона и центром методической поддержки профильных клиник. Согласно утвержденному Минздравом плану научно-методической работы, его сотрудники проводили выезды в «подшефные» города с научно-практическими целями — курсом лекций, показательными операциями, проверками и т. д. Как-то так получилось, что Гавриил Абрамович не был поставлен в известность о запланированном визите. Гости приехали ранним поездом и сразу к нам. Целью их визита было продемонстрировать новую методику удлинения голени, предложенную сотрудниками института. И это в отделении, руководимом Илизаровым! В его отсутствие был проведен предоперационный разбор пациента, начали готовить операционную. Но вот, как всегда опаздывая, появился «сам». Узнав новость, зашевелил усами и решительно запретил оперблоку приготовления к работе. Затем в ординаторской «напал» на главу делегации, выдержанно и корректно, правда, но твердо заявив, что, поскольку в отделение он их не приглашал и в помощи их не нуждается, гости должны покинуть клинику. И никакие доводы о плановом характере и согласованности визита с облздравом не принял во внимание, выдворив свердловчан несолоно хлебавши. Их последующее обращение в облздрав ни к чему не привело, и показательная операция так и не состоялась. В облздраве Илизарова в тот же день серьезно пожурили, пригрозив выговором, но тем и закончилось. О твердости его характера написано достаточно много, и об этой черте я еще не раз скажу в своих записках. А сейчас приведу пример его личной смелости. Как-то в отделении оказался на лечении алкоголик с переломом голени, у которого в одну из первых же ночей развился делирий (белая горячка). Он начал буйствовать, крушить все вокруг, напал на медсестру. Дежурил по госпиталю в ту ночь пожилой хирург, побоявшийся вступить в единоборство с «белогорячим» хулиганом. Он вызвал Илизарова как заведующего отделением, чтобы разрешить создавшуюся нешуточную проблему. Непонятно, почему доктор не обратился тогда в милицию, вероятно, пребывал в стрессе. Но так или иначе, Илизаров, живший поблизости, тут же прибыл и попытался образумить буяна. Тот вместо успокоения схватил с подоконника стоявшую там бутылку с фурациллином емкостью, между прочим, 0,7 литра и ударил ею врача по голове. Пошатнувшись, Илизаров нашел в себе силы взять больного «в захват», повалить и связать с помощью подоспевших сестер и пациентов. В этом столкновении Гавриил Абрамович помимо довольно обширного рассечения кожи головы получил перелом теменной кости и сотрясение мозга. Пришлось лечиться и четыре месяца пробыть на больничном. Анализируя его действия в ту ночь, задумываешься, как бы ты сам поступил в подобной обстановке? Ведь милицию все-таки можно было вызвать... Между прочим, с тем событием и больничным листом, если уж о нем зашла речь, оказались связаны весьма далеко идущие последствия в его судьбе. К тому времени он все чаще находил повод встретиться с одной из молодых сотрудниц госпиталя, врачом-рентгенологом Валентиной Золотухиной. Моложе его на полтора десятка лет, эта привлекательная сотрудница пользовалась симпатией многих окружающих мужчин. Не обошел ее вниманием и Гавриил Абрамович. Однако ухаживания его были достаточно неуклюжи: во-первых, он был старше, во-вторых, его конечно же смущали собственный ранг и положение, в-третьих, не было у него особенно и времени на такие глупости — вздохи, свидания. Работать надо было, а точнее — «жать», как он любил говаривать. Кстати, лет до пятидесяти Гавриил Абрамович нередко смущался по совсем, казалось бы, беспричинным поводам. Это могла быть комичная ситуация или встреча с положением, в котором ему не доводилось ранее бывать. И он мог как-то смешно так растеряться, принять такой беспомощно-недоуменный вид, что в душе становилось даже немного жаль его. Позже он научился увереннее вести себя в подобных ситуациях, а может быть, поглубже прятать свое смущение. Но тогда в общении с Валентиной эти его внезапные «приступы» робости наряду, конечно, с массой других факторов сыграли, возможно, не последнюю роль в ее выборе. Недолго повстречавшись, вскоре после того больничного они объявили о своей помолвке. Так начался еще один семейный марафон Гавриила Абрамовича, на сей раз по-настоящему серьезный и окончательный. Эта сторона его жизни, как и у каждого из нас, — весьма деликатный раздел. В связи с непростым характером Илизарова его семейные взаимоотношения складывались, на мой взгляд, достаточно сложно. Свидетельство тому — два первых его брака. Обе жены не просто оставили его — они уехали из Кургана. Я не берусь нисколько быть ему судьей в семейной жизни, но думаю, что его психологическое давление было, наверное, слишком ощутимым и неприемлемым для эмоционального мира тонкой женской души. И для скорейшего обретения душевного равновесия обе супруги решили дистанцироваться от бывшего мужа. Дети от двух первых браков, Саша и Маша, жили с матерями вдали от отца. Как переживал внутри такое положение вещей Гавриил Абрамович, трудно сказать. Внешне без особых эмоций. Сын с мамой жил в Новосибирске. Окончил школу, вуз. К отцу приезжал нечасто, в основном в связи с круглыми датами со дня его рождения. Старшую дочь отец явно привечал, особенно с годами. Она часто приезжала к нему в гости из соседнего Челябинска, где жила с мамой, еще будучи школьницей. Все летние каникулы она почти полностью жила у отца. Он даже брал ее с собой в командировки показать столицу и другие города. Уже будучи взрослой она частенько проведывала Гавриила Абрамовича. Последняя супруга, Валентина Алексеевна, и младшая дочь, Светлана, сводная сестра, хорошо относились к этому его «колену», радушно принимая и тепло общаясь с нею. Светлана, самая младшая из детей, родившаяся, когда ему было уже за сорок, жила постоянно с отцом и получала от него наибольшее внимание и тепло. Щупленькая, похожая на родню по отцовской линии, не блещущая здоровьем девочка вызывала в нем глубокое чувство и сама была к нему очень привязана. Он часто отправлял ее в черноморские санатории и пионерские лагеря, что было весьма престижно в советское время, баловал дорогими подарками. Как не без зависти однажды поведал мне мой сын, учившийся в параллельном со Светой классе, у нее первой в школе (а вероятно, и во всем Кургане) появились фотоаппарат «Полароид» и магнитофон «Панасоник», и было это, между прочим, в 1976 году. Но это все позже, а в шестидесятом он производил впечатление немножко «бирюка», убежденного холостяка-одиночки. До встречи, повторюсь, с Валентиной Алексеевной. Эта женщина задела какие-то струны в его душе и нашла какие-то резервы в своей, чтобы пронести ровные и уважительные супружеские взаимоотношения через всю их совместную жизнь. Правда, если быть точным, то шторм в их семейной жизни однажды все-таки случился. Ну конечно, иначе это не был бы Гавриил Абрамович. После одной из серьезных размолвок на втором или третьем году брака жена забрала дочь и уехала к матери в Оренбург. Их отсутствие было длительным и обратило на себя внимание даже городского руководства. А может, доброжелатели постарались, времена-то были... Илизарова вызвали в горком и в ультимативной форме потребовали восстановить семью. Мотивировка была известной: негоже идти не в ногу с партией, ячейка социалистического общества у такого видного человека должна соответствовать кодексу строителя коммунизма или что-то в этом духе. Пришлось Гавриилу Абрамовичу, смирив свою недюжинную гордыню (не стоит забывать, устои какого народа он впитал с детства), ехать к теще с челобитной. Вскоре семья Илизаровых в соответствии с оным кодексом в полном составе вернулась в Курган. Больше подобных эксцессов не повторялось. Валентина Алексеевна окружила мужа домашним теплом и уютом. Очень спокойного, «непробиваемого» нрава, она умела мягко сгладить его экпрессию, а с годами стала находить способы особым образом влиять на него. Зная это, некоторые близкие знакомые-сослуживцы иногда обращались к ней за советом, стоит ли, например, подходить к шефу с тем или иным вопросом. В каких-то крайних ситуациях просили попытаться замолвить словечко. Это ни в коей мере не могло касаться профессиональных вопросов, куда он ее категорически не допускал, но какие-нибудь социально-бытовые сложности таким способом решать порою удавалось. Нередко сам Гавриил Абрамович прибегал к ее помощи в качестве секретаря. Чаще всего в ситуациях, когда чувствовал, что «перегибает» в отношениях с подчиненными. Так, например, в последние годы моей работы в Кургане группа ведущих специалистов института под его руководством была занята написанием базовой монографии по чрескостному остеосинтезу. График рабочего дня этой группы, и мой в том числе, наряду с обычным дневным рабочим временем включал ежедневные вечерние часы творчества. Обычно 3—4 часа после ужина. Выходных и праздников при этом практически не было. Так вот, часто в выходные по заданию мужа именно Валентина Алексеевна приглашала участников «мозгового штурма» на сбор, прозванивая их по очереди. Шеф, тонкий психолог, знал, что мы не станем отнекиваться, — не ее компетенция. Но об этом времени речь еще зайдет. А сейчас о способностях Илизарова к психологическому воздействию на людей. Легенды об этом переходят из одной книги о нем в другую почти слово в слово. Что-де он специально занимался этим вопросом, читал литературу по гипнозу и приемам гипнотического воздействия, чуть ли не посещал какие-то курсы. Не буду категорически отрицать такую версию, но я лично не слышал от него прямых этому свидетельств. Вот что, по-моему, следует однозначно сказать на этот счет — он действительно был сильным психоаналитиком. С учетом масштаба его личности мне больше импонирует мысль о природном даре моего Учителя читать в людских душах и умело использовать эти свои способности как в приложении к врачеванию, так и с иными, более прагматичными целями. Думается, что, если бы не это дарование, он едва ли смог добиться всего, что ему удалось. Скажу об этом аспекте его отношений с пациентами. С самого начала работы с шефом особенности его психологического воздействия на больного обратили мое внимание. В институте нас этому практически не учили. Говорилось, конечно, о необходимости настраивать пациента на выздоровление, о попытке вселить в него уверенность в положительном исходе лечения. Но не более. А здесь все было иначе: незаметный, но тонкий анализ психоэмоционального статуса больного, уровня его интеллекта, мыслительных способностей, культуры. Причем анализ, как правило, мгновенный и меткий, за которым следовал столь же быстрый и безошибочный вывод. Какие при этом критерии использовал Гавриил Абрамович, мне было в большинстве случаев непонятно. Лишь приобретя собственный жизненный, и особенно врачебный, опыт, я понял «фокус Илизарова» тех лет. Многолетняя лечебная практика вырабатывает у врача некое профессиональное «чутье» к личности пациента, «телепатический радар», если хотите. В кругу медиков не секрет, что, длительно общаясь со своими пациентами, врач подсознательно начинает делить их на группы и подгруппы по мыслительно-поведенческим особенностям. Если задуматься, то в основе этого деления лежит общеизвестная классификация типов нервной деятельности и характерологии личности. Определенную специфику ей придает воздействующий фактор — имеющаяся проблема со здоровьем. Но тем не менее холерик, сангвиник, флегматик, экстраверт, интраверт, оптимист, пессимист, истерик, ипохондрик — сегодня эти определения в большинстве своем хорошо известны практически каждому грамотному человеку. Их трафарет, наложенный на личность того или иного человека, позволяет дать ей качественную оценку и — более того — выработать действенный стиль поведения для достижения желаемого эффекта от общения. Так гласит теория. А на практике?.. На практике «телепатический радар» дарован отнюдь не каждому врачу. К сожалению, конечно, ибо успехи медиков были бы на каждом из этапов развития нашей науки существенно большими. Но во врачебной гильдии, думается, не более одной пятой или шестой части ее состава может доказательно продемонстрировать такую способность. Из них очень немногие, буквально единицы, обладают выраженной способностью к психоанализу и психотерапии. Именно к такой редкой категории эскулапов относился мой Учитель. Причем эти способности в нем развивались не какими-то специально предпринимаемыми мерами, тренингом, как модно сейчас говорить, а по причине природно заложенного потенциала. Он излечивал взглядом. Фразой, сказанной в нужный момент, с определенными интонацией и порядком слов. Беседой. Речь, безусловно, в первую очередь идет не об истинных анатомо-органических дефектах, а о коррекции психогенного компонента патологии, скажем — о параистероидных контрактурах суставов или сколиозе. Кстати, и в первом случае он мог своей непререкаемой уверенностью безграничных возможностях аппарата, умело высказанной в присутствии пациента, действенно повлиять на лечебный процесс. Не исключено, что энергетика его воздействия на психику пациента активизировала реактивность организма и опосредованно стимулировала в нем репаративные процессы. Это как хорошо известный эффект плацебо: когда, принимая лекарства, пациенты не знают, что они получают — препарат или «пустышку», положительный эффект лечения все равно достигается у 45-50 и более процентов лечившихся. При оценке этой стороны его образа нельзя не учитывать и эффекта массовых психоэмоциональных состояний, или эффекта «толпы», возникшего вокруг его имени. Этот эффект имеет в своей объективной основе качественный прорыв в лечебных возможностях, достигнутый разработанным Илизаровым методом. Вокруг первого успеха как волна нарастает молва, приносящая новых пациентов. Они дают почву новым волнам прибоя у «камня открытия». Таков известный сюжет развития событий практически вокруг каждого крупного изобретения в медицине. Его подхватывают и поддерживают средства массовой информации всех видов, по незнанию, а нередко в погоне за сенсацией приукрашивая суть дела собственными домыслами. В итоге перечисленные обстоятельства работают на образ изобретателя технологии, придавая ему ореол «кудесника» (особенно при определенном стиле его общения с репортерами). Применительно к нашему случаю не надо забывать и об особенностях массовой психологии советского народа в те годы — все запросто принималось на веру. Да и сказками неспроста русский национальный фольклор богат, как ни один другой. А ведь «кудесник» — это волшебник, каждое его слово имеет магическую силу и весомый эмоциональный заряд. Но нужно уметь всем этим воспользоваться, нужно за повседневной текучкой и титанической занятостью не пропустить случая продемонстрировать этот эффект. Нужно, в конечном счете, иметь такой особый склад ума и тип личности. Можно привести конкретные, весьма характерные примеры его телепортации во внутреннюю жизнь пациентов. Мне известно точно, что нескольких подростков, лечившихся в детской ортопедии, Гавриил Абрамович избавил от заикания. В чем заключалась процедура исцеления, не знает никто, но для создания особой, «ритуальной» атмосферы логопедические сеансы он проводил в рентгенкабинете при свете красной фотолабораторной лампы. Демонстративен и такой пример. Как-то к нему на прием, который он вел коллегиально, часто со мною в том числе, приехала из Краснодарского края пациентка лет тридцати в сопровождении участкового фельдшера. Это была довольно симпатичная молодая женщина с последствиями якобы перенесенного в детстве туберкулеза тазобедренного и коленного суставов. «Патология» проявлялась у нее в форме тяжелой контрактуры названных суставов одной из ног такой степени, что пятка этой ноги почти касалась противоположной ягодицы. Туберкулез в те годы действительно «свирепствовал», масса людей перенесла костную форму этого заболевания, но Гавриил Абрамович по первому впечатлению от ее поведения заподозрил совсем иную природу патологии. Многозначительно похмыкав и пошевелив усами, незаметно подав нам при этом сигнал, он выразил сомнение в туберкулезном поражении суставов. С многозначительным видом, как бы поучая нас, молодых коллег, шеф предположил у пациентки «ущемление структур эпиконуса на уровне пояснично-крестцового перехода». Та, не сводя с него испуганных и преданных глаз, прослушала такой диагноз как абракадабру, а сопровождавший ее фельдшер — как откровение. Затем шеф провел довольно оригинальное обследование пациентки, во время которого, используя отвлекающие приемы, как бы невзначай оценил подвижность «пострадавших» суставов. Его предположение о невротической природе патологии при этом подтвердилось — суставы вполне сохранно двигались. Тут же, не теряя темпа, он напомнил нам о возможности применения у данной пациентки нового японского препарата, якобы полученного буквально недавно для проверки клинической эффективности, и поинтересовался наличием этого препарата в остатках. Мы, подыгрывая Учителю, ответили, что какое-то количество ампул осталось для высокопоставленной персоны из соседней области. Илизаров поинтересовался остатком точнее, и когда «выяснилось», что есть еще несколько ампул, он решительно заявил: — Мы — врачи и поэтому не можем оставить в беде человека, тем более с таким «стажем» и выраженностью заболевания. Женщина со столь редкой патологией приехала за тридевять земель с последней, может быть, надеждой, и мы должны ей помочь! Анатолий Григорьевич, попросите, пожалуйста, принести две ампулы препарата, — обратился он ко мне. Я, сходив в отделение, вернулся со старшей сестрой, шприцем и двумя ампулами хлористого кальция. Это практически безобидный препарат умеренного антигистаминного и гемостатического действия. Пациентку уложили и предупредили, что если при внутривенном введении чудо-препарата она почувствует ощущение жара за грудиной и, главное, внизу живота и бедрах — значит, мы не ошиблись в диагнозе и эффект, судя по уже полученному нами опыту, обязательно будет достигнут. Причем вероятнее всего — непосредственный. После чего начали введение. Пациентка конечно же почувствовала описанные эффекты, поскольку они являются характерной реакцией нашего организма на инъекцию этого препарата. — Вот! Вот, я так и знал, я был уверен, что сработает, — сказал Гавриил Абрамович, а мы дружно подтвердили. Он продолжил: — Ну теперь, голубушка, давайте пробовать вставать на ноги. Держите меня за руки. С сомнением и страхом пациентка сначала выпрямила «искалеченную» ногу, затем, пытаясь слегка приступать на нее, сделала несколько неуверенных шажков с глазами, полными восторга и недоумения. Сопровождавший ее фельдшер был ничуть не меньше удивлен увиденным. — На сегодня достаточно. Но для закрепления эффекта необходимо повторное введение препарата завтра, и тогда недуг точно отступит полностью, — сказал «кудесник». Назавтра процедура была повторена с не меньшим зарядом эмоций, а на третий день псевдотуберкулезница отправилась в Краснодарский край своим ходом. Несколько следующих лет подряд она слала Гавриилу Абрамовичу и нам открытки с благодарностями и поздравлениями. Понятно, что в этом случае речь шла именно о неврогенной природе контрактур. Ребенком, очевидно, при каких-то впечатляющих детскую психику обстоятельствах вроде неосмотрительно оброненной фразы местного эскулапа об ужасной болезни, от которой ребенок если и выживет — будет калекой, она пережила стресс, нашедший выход в столь причудливой форме «калечества». Но ведь это нужно было разглядеть, причем с невероятной точностью и с первого взгляда. И нужно было соответствующим образом быстро повлиять на психику пациентки, внушить ей веру в чудесную возможность выздоровления. Кстати, до Илизарова ее осматривало немало докторов, в том числе и из солидных клиник, но никто из них, видимо, не заподозрил такую причину патологии. Не сработал их профессиональный «радар». Справедливости ради в рассматриваемом аспекте взаимоотношений с пациентами небольшая ремарка о внушаемости некоторых из них. Известно, что степень внушаемости напрямую связана с уровнем образованности и личной культуры. И сегодня, в третьем тысячелетии, в российской глубинке да и, к сожалению, в крупных городах человек с невысоким интеллектуально-культурным уровнем — далеко не редкость. Эти личности особо подвержены внешнему мнению и влиянию, тем более целенаправленно оказываемому. А что уж говорить об образованности жителей глубинки тех лет. Воздействовать на них было достаточно несложно, поскольку большинству из них человек в белом халате — «дохтур» — представлялся отчасти святым. Его слова, рекомендации и советы принимались как заповеди. Можно назвать и другие примеры «экстрасенсорных» возможностей шефа. Следует отметить, что использовал он их, как я упоминал, не только в лечебных целях. Другим и важными сферами их применения были управление большим и постоянно растущим коллективом своего учреждения, конструктивное взаимодействие с вышестоящим начальством разного профиля и уровня, общение в быту. Но об этом позже. А сейчас для разрядки несколько слов о его взаимоотношениях с животными. Да-да, с братьями нашими меньшими, ибо и эти его отношения также заслуживают отдельных слов. Во-первых, к животным он относился с большой любовью. Особенно любил собак. Одна или две собачки, породистые и нет, постоянно жили у него дома. Занимался он с ними или нет, я точно не знаю, но все они без исключения отличались почему-то особой сообразительностью. Так, одним из первых его четвероногих подопечных был симпатичный песик смесовой с пинчером породы. Маленький, на тонких ножках, с остренькой мордочкой и очень выразительными глазами, он явно жил душа в душу с хозяином и был ему безумно предан. Какие «фокусы» он вытворял? Самые разнообразные. Вызывал улыбку такой из них, например. Для пришедшего гостя Гавриил Абрамович просил его принести тапочки, поухаживать, так сказать. Пес мчался в прихожую, откуда приносил сначала один, а затем второй тапок. Причем в половой принадлежности гостя не ошибался никогда, мужчине неся танки большего размера, женщине — меньшего. Но нередко ошибался в парности обуви. Тогда Илизаров делал недоуменное лицо и говорил: «Посмотри, ты же разные принес?!» Тот виновато наклонял голову и, поджав обрубок хвоста, бежал в прихожую за парным тапком. Принеся, с радостью выслушивал похвалу. Он всегда пребывал в готовности выполнить какое-либо задание хозяина, вернее сказать — с нетерпением ждал этого задания. Семья Илизаровых жила на третьем этаже, но пес слышал шаги Гавриила Абрамовича, когда тот только входил в подъезд. И, как полагается, несмотря на свои размеры, ревностно охранял хозяина. В этой связи вспоминается такой эпизод. Выезжая с семьей и собачкой в выходной день на природу, шеф иногда брал за компанию и мое молодое семейство. Отдыхали чаще всего в близлежащем лесном массиве, которыми богаты курганские окрестности. В один из таких выездов, дело было весной, гуляя по лесу, Гавриил Абрамович нашел подснежник. Он, кстати, среди прочих своих «мистических» способностей отличался тем, что в любых лесных экспедициях — за грибами, ягодами, цветами — был самым удачливым, находя предметов поиска больше остальных участников в тех же самых, казалось бы, местах. Так вот, найдя цветок, он обратил на это внимание моего семилетнего сына Олега. Тот подошел и попросил посмотреть цветок. Пес в это время, как обычно, держался поблизости от Гавриила Абрамовича. Шеф протянул цветок сыну, и, как только тот попытался взять его, пес с громким лаем бросился на мальчишку. Это был, конечно, «холостой» наскок, кусать людей ему не разрешалось. Но взятые на себя охранные функции бодигарда он продемонстрировал отменно. Прожив не так много лет, песик попал под машину и погиб. Нелепая ситуация на проезжей части произошла, к сожалению, также из-за его преданности хозяину. Гавриил Абрамович и его близкие долго переживали эту потерю. В последующем у него были и другие питомцы. Японские хины попарно и поодиночке, сиамский кот, привезенный в подарок то ли из Бирмы, то ли из Таиланда. В течение суток кот спускался на пол только для того, чтобы поесть и справить надобности. Остальное время проводил на шкафах, полках и даже на люстре, в общем — на «камышах». Некоторое время в доме жила невесть откуда взявшаяся ворона, которую шеф научил говорить. Ее лексикон составлял несколько десятков слов, причем это была весьма говорливая особа. Был у него и попугай, красавец ара, тоже, естественно, говорящий. Словом, постоянно кто-нибудь из животных жил, а некоторой твари еще и по паре. Еще примечательно то обстоятельство, что Гавриил Абрамович обладал особым воздействием на животных, в частности, на тех же собак. Он не задумываясь заходил в любой частный двор, невзирая на наличие там собаки. Та под его взглядом и, может быть, биополем смирела, забиваясь подальше в будку. Что-то в нем немного «сверхъестественного» все-таки было. Но вернусь к событиям начала шестидесятых. Развивались они, как и все, что было связано с этим человеком, весьма стремительно. Гавриил Абрамович после первых публикаций и выступлений приобрел в научной среде, поначалу на региональном уровне, как противников, так и сторонников. Противников, естественно, больше. Среди них были как истинные приверженцы существовавших в то время консервативных представлений о регенерации костной ткани и лечении переломов, так и те, кто делал вид, что ничего не происходит, умышленно принижая рождающееся новое направление в нашей специальности. Некоторые из них, в том числе именитые корифеи, почувствовав в душе широту илизаровской идеи, увидели в нем потенциального конкурента. Сколько их еще будет потом, противников и недоброжелателей разного уровня и калибра... Сторонники, вероятно, раньше других увидели перспективы нового метода и заинтересовались возможными результатами. Их поначалу были единицы, затем образовался некий кружок сочувствующих чрескостному остеосинтезу и его автору — некоторые ученые Свердловского ВОСХИТО: Стецула, Фишкин, Чиненков, Ржавина, Штин, Новицкая. Это были уже достаточно опытные клиницисты и теоретики в области морфологии и гистологии. Наибольшее участие и помощь в экспериментально-теоретическом изучении и обосновании лечебных возможностей разрабатываемого метода, а также его воздействия на костную ткань в условиях компрессии оказал конечно же Стецула. Но здесь следует сделать такую оговорку. Эта помощь фактически заключалась лишь в предоставлении Илизарову возможности проведения гистолого-морфологических экспериментов в лаборатории института, которой заведовал Стецула. Дизайн и постановка исследований, весьма оригинальные по своей идее, задумывались Гавриилом Абрамовичем, а Стецула и названные сотрудники, принимая участие в том или ином экспериментальном фрагменте, корректировали механизм и технологические тонкости их проведения. Илизаров в единственном лице физически не смог бы сделать всю эту объемную, кропотливую и затратную по времени работу по той простой причине, что именно временем в необходимом для проведения экспериментов количестве он не располагал. Ведь, несмотря на относительную близость, поездом до Свердловска 9—10 часов езды. Самолетом не налетаешься, поскольку немалую часть этих «командировок» Гавриил Абрамович оплачивал из собственного кармана. А еще в Кургане ждут пациенты, коллеги, штат которых растет, и их необходимо обучать. В этой связи участие группы свердловских ученых в проводимых экспериментах было для него, безусловно, большим подспорьем. Надо сказать, что вопросами регенерации костной ткани именно в Свердловском ВОСХИТО занимались до этого весьма серьезно и глубоко, и в определенном смысле идея Учителя попала на благодатную почву. В библиотеке института была собрана солидная подборка литературы по этой теме. Знакомство с нею оказалось полезным для Гавриила Абрамовича, дав почву для новых идей в организации исследований и экспериментов. Их результаты обеспечили известный всему миру прорыв в этой области знаний, который в дальнейшем вылился в открытие Илизаровым двух законов биологии — влияния напряжения растяжения тканей организма на их рост и развитие и зависимости кровоснабжения опорных тканей от фактора нагрузки. Однако не надо думать, что свердловчане занимались этими исследованиями исключительно из альтруистических соображений, отнюдь. Эксперименты по инициативе Стецулы были включены в план научно-исследовательских работ института. Сотрудники лаборатории, согласно этому плану, вели научные темы, создавая базу собственных диссертационных исследований. Многие из них защитили кандидатские и докторские диссертации задолго до «генератора» положенных в их основу идей. И немудрено — ведь они, будучи научными сотрудниками института, занимались при этом своей основной работой, а для Илизарова это был лишь один из ее разделов. Он по-прежнему был увлечен разработкой новых методик применения аппарата, обучением молодых помощников, лечением больных, делал все что мог для развития клиники. И доказывал, доказывал, доказывал... Уже в те годы сторонники Гавриила Абрамовича, видя его самоотверженный повседневный труд и преодоление, неуемное стремление к новым рубежам и успехам в своем деле, отнюдь не в шутку считали его достойным боевой награды, как минимум, медали «За отвагу». Как я уже говорил, курганские власти относились к Илизарову в те годы достаточно благосклонно. Но это не значит, что они только и размышляли над тем, как бы посодействовать «кудеснику» ортопедии. Обстановка в стране была сложной, развитие экономики и хозяйства требовало огромных вложений и затрат. Масштаб работ был колоссальным, средств на все конечно же не хватало. Надо понимать, что у областных чиновников (особенно тех, кто ответственно относился к работе) головы побаливали и без Илизарова. Но процессы и проблемы, не касающиеся главного его дела, как я уже говорил, мало беспокоили Гавриила Абрамовича. Он упорно двигал свое детище, пробивая развитие новой клинической базы. Меня, тогда еще молодого человека, воспитанного в духе социалистической идеи, удивляла такая безудержная напористость. Конечно, думал я, и он по-своему прав, но во власти и без него знают очередность решения стоящих проблем. Позже я понял, что это и есть одна из особенностей характера делового человека в хорошем понимании этого слова. Илизаров мыслил глобальными величинами. По большому счету, он продвигал дело большой медико-социальной значимости в масштабе всей страны. Здоровье нации — главное богатство государства. Поэтому лечение людей, возвращение им здоровья рассматривалось им как самая неотложная задача. К пониманию этой истины цивилизованные народы и страны пришли давно. Уже в то время они расходовали на эти цели серьезные бюджетные ассигнования. Кроме того, мощный частный сектор здравоохранения вносил свою лепту в борьбу за здоровье нации. В этих государствах, скрупулезно просчитывавших каждый бюджетный шиллинг, марку или риал, давно поняли, что здоровый человек социально более стабилен и с большей отдачей участвует в общественных процессах. Но у России, как известно, свой путь. Здесь ценности и сегодня весьма своеобразны. Жизнь и здоровье людей были и остаются, к сожалению, отнюдь не главными приоритетами, несмотря на проводимые шумные кампании. И тогда, в советский период, важнее были индустриализация, подъем сельского хозяйства, развитие оборонки и армии, космос. Ради идеологических штампов и лозунгов поступались истинными ценностями. В Волгограде, например, на строительство колоссального скульптурного ансамбля на Мамаевом кургане около десяти лет работали все производящие железобетон предприятия. Естественно, в ущерб строительству жилья, больниц и школ. И только после торжественного пуска мемориала, приуроченного к 50-летию Октября (почему, собственно, так и спешили), строительные мощности заработали по прямому назначению. Кощунственно было бы думать, что этот мемориал в честь победы в величайшем сражении Второй мировой войны строить было не нужно. Но обязательно ли такими темпами, отодвигавшими финансирование не менее важных отраслей жизни? Медицина, в частности, оставалась, как, впрочем, и сегодня, где-то в самом хвосте бюджетных статей расходов. «Остаточный принцип финансирования» — очень меткая и разоблачающая красивые слова о заботе государства фраза. И Илизарова это совершенно не устраивало, он действовал вопреки государственной машине, добавляя чиновникам головной боли. Приведу в этой связи еще один пример твердости его характера и, пожалуй, гражданской смелости. В шестидесятые годы в больницах и роддомах страны «свирепствовал» стафилококк. Борьба с ним шла упорно, с переменным успехом, но возможности медиков были ограничены. Среди прочих причин, в том числе необоснованно широкого применения пенициллина и других антибиотиков, распространению инфекции способствовало и слабое материально-техническое оснащение стационаров. Они были переполнены, не обеспечены твердым и мягким инвентарем, недоставало современных санитарно-гигиенических средств обработки и многого другого. Сколько жизней унес этот гнусный микроб... Не обошла проблема и стационар нашего госпиталя. И так случилось, что почти одновременно от стафилококкового сепсиса погибли один за другим трое пациентов. Относительно молодых еще людей, которым бы жить да жить. Это переполнило чашу терпения Илизарова. Он, собран во внушительных размеров саквояж рвано-штопаное белье и пижамы пациентов, пошел в обком партии. К первому секретарю обкома он буквально прорвался через опешивших от такого натиска милиционеров и в кабинете чиновника вывалил тряпье на пол в качестве вещественного доказательства безобразного снабжения больницы... Каково? Те, кто помнят советские порядки, хорошо поймут цену и смелость этого поступка. Надо сказать, что мгновенной реакции властей, ни отрицательной, ни позитивной, за тем визитом не последовало. Но он однозначно внес свою лепту в изменение отношения обкома к Гавриилу Абрамовичу и возглавляемому им лечебному учреждению. Местная власть, в первую очередь в лице председателя областного комитета по здравоохранению Рокиной, стала все чаще прислушиваться к его мнению и запросам. Играли в этом свою роль и вполне прозаические причины. Жизнь есть жизнь, в ней есть личная дружба, благодарность вылеченных пациентов, среди которых были и власти предержащие и просто известные в стране люди разных профессий. Последнее обстоятельство, как известно, сыграло в судьбе Учителя весьма важную роль. А что касается дружбы, то в числе его немногочисленных близких друзей был, например, секретарь обкома партии по идеологии Павел Матвеев. Это при том, между прочим, что сам Гавриил Абрамович тогда и долгие годы потом оставался беспартийным. Все попытки партактива области обратить его в коммунистическую религию натыкались на упорные отговорки типа «не созрел духовно», «не готов теоретически» и т. п. В партию он вступил лишь в середине семидесятых годов, уже будучи директором КНИИЭКОТа. Вступил, естественно, не без нажима властей и опять же с целью способствовать скорейшему развитию института. Итак, популярность Илизарова растет. Он все более известен в среде страждущих, к его работе увеличивается интерес как научных работников, так и рядовых врачей, наслышанных о его успехах. На базе отделения госпиталя организованы курсы стажировки специалистов. Начали приезжать первые курсанты из разных городов страны — от Калининграда до Хабаровска и Владивостока. Их вначале было немного, но ехали на учебу действительно заинтересованные хирурги. Теоретические занятия с ними вел сам Гавриил Абрамович. Для этого в госпитале выделено помещение, по эскизам шефа созданы наглядные пособия — большие фанерные стенды с рисунками и схемами проведения спиц и монтажа компоновок аппарата. В проведении практической части учебы — клинических разборов пациентов, обходов, манипуляций с аппаратом, операций — помогаем ему мы, молодые ученики. А кто же это, собственно, мы? Первая пятерка в хронологическом порядке — Валя Грачева, Толя Девятов, Лера Трохова, Лида Пермякова (Попова в последующем) и ваш покорный слуга, оказавшийся первым среди них. Столь большое число работающих врачей в 60-коечном отделении — шестеро нас и еще Бронислава Павловна, переведенная в разряд детских ортопедов, — стало возможным благодаря росту популярности службы и ее руководителя. Создавались реальные предпосылки и перспектива трансформации ее в научно-исследовательскую структуру. А это новый уровень работы, он требует подготовленных кадров. Вот нас и готовят. Вопрос о необходимости создания в Кургане подобного учреждения Гавриил Абрамович поднимает на всех уровнях и при каждом удобном случае. Использует официальные и неофициальные каналы для доведения такой идеи до Минздрава и Совмина. Всякий раз коллектив в поте лица трудится над ее обоснованием. А тем временем шеф напряженно работает над завершением экспериментально-теоретического раздела исследований в Свердловском ВОСХИТО. Оригинальность и новизна разработок и достигнутых результатов привлекает на его сторону практически все руководство института, информация о разрабатываемом им методе направляется в министерство. Параллельно туда же поступают поддерживающие его проект сигналы от руководства Курганской области. Идет 1963 год. Клиника располагается еще в госпитале, но уже подготовлена программа курсов стажировки, наша молодая когорта учеников жадно впитывает его идею, шеф провел немало теоретических изысканий в Свердловске и наработал весомый клинический материал. Он берет творческий отпуск на четыре месяца для написания диссертационного труда. Это время он проводит в основном на базе ВОСХИТО, наведывается в Москву, Ленинград, занимается дома. Но дело не идет... Первая попытка, о которой он неохотно будет упоминать, оказалась преждевременной. Гавриил Абрамович меняет свое решение — откладывает диссертацию «до лучших времен», как он любил говорить. Что явилось причиной такой осечки? Думаю, сыграли свою роль несколько факторов. Главный из них — ему не хватало масштаба полученных данных. Он видел массу нереализованных возможностей своего аппарата, представлял широкие перспективы дальнейшего изучения процессов костеобразования. Он чувствовал, что еще рано обобщать, рано делать выводы и давать рекомендации. Нужны дальнейшие исследования, глубокие, разносторонне выполненные в условиях более оснащенной экпериментально-исследовательской базы. Необходимо накопить разнородные клинические наблюдения, испытать и обосновать пока не изученные биомеханические аспекты компоновки и схемы аппарата применительно ко всем сегментам человеческого тела. Словом, требовалось неопровержимо и солидно доказать преимущества чрескостного остеосинтеза перед традиционными лечебными методами. И он отказался от выхода на защиту диссертации, точнее — отложил вопрос. Как показали дальнейшие события, это было прозорливым решением. Тогда он с нарастающим темпом продолжил работу в избранном направлении. А ведь в случае провала диссертации шеф столкнулся бы с еще более сложными для себя условиями. Без сомнения, он продолжил бы трудиться, но с гораздо большими затратами и усилиями, начав как бы с нулевой точки. Как я сказал, он вернулся к своим занятиям с удвоенной энергией. В это время шла работа над адаптацией аппарата для решения задач по удлинению бедра и плеча. Намучились мы с ними, помню, особенно с бедром. Если для монтажа верхней опоры на плече вполне подходили имевшиеся стандартные детали, а точнее, полукольцо с неким усовершенствованием в виде консольных приставок специальной формы, то на бедре этот вариант совершенно не работал. Габариты сегмента здесь таковы, что самое большое из имевшихся тогда полуколец оказалось недостаточным даже для пациента среднего телосложения, не говоря о крупных субъектах. Более того, до этого мы пользовались стандартными спицами Киршнера, предложенными автором еще в прошлом веке для скелетного вытяжения. Спицы выпускались повсеместно одного размера: диаметр 1,5 мм, длина — 15 см. Для плеча и голени вполне достаточные размеры, но для уровня вертельной области бедра их длины оказалось маловато. Заказали спицы вдвое длиннее — для крупного или полного пациента все равно маловато. Увеличили размер до 40 см — хватило по длине, но потеряли в жесткости фиксации натянутой спицы из-за относительно малого ее диаметра. Спица прогибалась даже при небольших поперечно направленных усилиях. Увеличили диаметр спицы сначала до 1,8 мм, а позже — до 2 мм, и жесткость фиксации существенно возросла. Но как следует проводить спицы через такой большой массив мягких тканей, богатый крупными сосудисто-нервными образованиями? Долго решали эту проблему, в том числе на препаратах бедра. На анализе тех или иных возникавших в клинике осложнений делали выводы о мерах по их профилактике. Стали создавать алгоритм перемещения мягких тканей перед проведением спицы в той или иной области. В частности, пришли к выводу о необходимости соответствующим образом сгибать и разгибать коленный сустав во время проведения спиц через нижнюю треть бедра для профилактики прорезывания мягких тканей при разработке движений. Решалась масса других тактико-технических вопросов. Например, конфигурация проксимальной опоры — какой все-таки она должна быть? В результате размышлений Гавриил Абрамович предложил дизайн опоры, который и ныне наиболее часто применим, — дуга в 1/2 окружности от 3 до 4 см шириной, сечением 5 мм. Поначалу спицезажимы для нее представляли собою ползуны, перемещавшиеся в специальных прорезях по центру всей ее длины. Позже дуга приняла окончательный вид, сменив прорезь на большое число отверстий под стандартные спицезажимы. И это была целая эпопея длиной года в полтора-два. Кстати следует сказать о том, каким образом изготавливались детали аппаратов, использовавшиеся тогда в работе. Долгое время — примитивным, кустарным практически способом. Специального их производства тогда и в помине не было. Гудермесский завод медоборудования начал их выпуск примерно с 1968 года, со времени организации проблемной лаборатории, а опытное производство при институте появилось и вовсе лишь в 1976 году. Лет за пять до гудермесского детали производил маленький заводик в Подмосковье, в Красногорске, по-моему. На этом «гиганте» отечественного приборостроения, размещавшемся в здании церкви, Илизарову удалось пробить мелкосерийное, «богоугодное» в прямом смысле слова производство аппаратов. А до этого на самом начальном этапе внедрения детали аппарата несколько лет практически на общественных началах делали три слесаря-инструментальщика. Их имена и фамилии известны — Григорий Николаев, Николай Рукавишников и Иван Калачев. Честь им и хвала. Несмотря на растущее число оперируемых пациентов, аппаратов тем не менее хватало. В первую очередь благодаря тому, что имеется возможность применять их многократно. Это обстоятельство, между прочим, и сегодня обеспечивает ощутимое снижение стоимости всего лечебного процесса с применением аппарата. Ведь погружные конструкции для остеосинтеза — стержни и пластины, особенно современные, являются одноразовыми. Стоят они недешево, увеличивая на треть, а то и вдвое общие затраты на лечение. В то же время при применении многоразовых деталей аппарата амортизационные отчисления за них не превышают нескольких процентов общих расходов, увеличивая тем самым рентабельность лечения. Высокая экономичность — одно из неоспоримых преимуществ аппаратного метода лечения, зачастую умышленно замалчиваемое сторонниками иных средств оперативного лечения. Но это к слову. К «госпитальному» периоду работы относится один немаловажный момент в развитии метода, который удачно вписывается в упомянутую иронию ленинградского профессора по поводу главного тормоза этого развития. Между прочим, уж поскольку эта шутка для людей близкого шефу круга не секрет, назову ее автора — профессор Анатолий Дмитриевич Ли. Блестящий эрудит, грамотный специалист, он в течение десяти лет имел самое непосредственное отношение к Илизарову и его детищу. Придя в КНИИЭКОТ, Ли занимал посты заместителя директора по научной работе, затем заведующего кафедрой усовершенствования врачей. А момент был связан с очередным отъездом шефа в Свердловск, где он надолго задержался в лаборатории, ставя один из экспериментов. Перед отъездом он прооперировал женщину лет пятидесяти с тяжелым артрозом коленного сустава туберкулезной природы. По отработанной тогда методике он произвел ей компрессионный артродез сустава, применив аппарат из двух кольцевых опор. Отмечу, что к тому времени он принципиально считал, что именно аппаратом из двух колец, заявленным в его авторском свидетельстве, можно добиться результата в решении практически любой клинической задачи. Других компоновок не признавал и слышать о них категорически не хотел. Наблюдать за пациенткой в свое отсутствие он поручил нам с Анатолием Девятовым. Послеоперационный период у нее протекал поначалу без особенностей. Однако примерно к средине третьей недели больная стала жаловаться на нарастающие боли в области спиц и оперированного сустава. Произведя рентгенограмму, мы обнаружили, что тонкие полуторамиллиметровые спицы из-за выраженного остеопороза и остеолиза «прорезали» окружающую костную ткань. По этой причине стабильность фиксации в аппарате снизилась. Требовалось что-то предпринять для ее усиления. Наши попытки увеличить компрессию в аппарате сближением колец к успеху не привели: податливая метафизарная кость продолжала прорезываться тонкими спицами, особенно на голени. Как помочь пациентке? Нам приходит идея наложить на голень ниже имевшейся еще одну опору с проведением спиц на уровне более прочного диафиза кости, что и было сделано. Еще раз усилив компрессию между кольцом на бедре и системой опор на голени, мы добились поставленной цели — больная отметила исчезновение болей, начала постепенно увеличивать нагрузку на ногу. Мы с Анатолием поздравили друг друга с успехом. Но к тому моменту из Свердловска вернулся Гавриил Абрамович. Увидев на обходе необычную компоновку аппарата, грозно зашевелил усами. После обхода вызвал нас в свой кабинет, где мы получили взбучку, словно невероятно проштрафились. Как мы могли отойти от «золотого» двухкольцевого стандарта при артродезе колена? Можно ли так искажать чистоту метода, предложенного учителем? Стоит отлучиться ненадолго, и пошло-поехало... И далее в том же духе. Правда, назавтра, успокоившись, он показал нам формулу своего изобретения, где присутствовала фраза о возможности изменения числа опор при наложении устройства на конечность. Так вот, оказывается, в чем была наша вина — мы, по его мнению, посягнули на его авторское право! однако нам, готовым лечь на амбразуру за своего «батяню», и в голову не могла прийти такая крамольная мысль — хоть сколько-нибудь претендовать на святая святых — приоритет Учителя. Скажу больше. В последующем с развитием и универсализацией метода нарастало число защищаемых патентами методик чрескостного остеосинтеза, то есть тактико-технических способов решения тех или иных лечебных задач. В их появлении близкое окружение Учителя, в том числе и автор этих записок, играло не последнюю роль, в ряде случаев прямо подавая оригинальную идею. Однако долгое время всячески стремясь повысить его авторитет в научной среде для более успешного продвижения дела, мы упорно отказывались от предложений шефа быть соавторами этих изобретений. Нет, ну что Вы, Гавриил Абрамович, нам-то это зачем? Да и что такого мы сделали в этом патенте? В результате число изобретений Учителя довольно быстро росло, в то время как у каждого из нас к организации КНИИЭКОТ было лишь по одному-двум патентам в соавторстве с ним. Это не жалоба и нисколько не обида. Скажу сейчас и повторю сколько угодно раз впредь — у меня нет обиды на Учителя, несмотря на сложности и определенные шероховатости наших взаимоотношений в конце 70-х годов и мой уход от него. Я слишком многим обязан этому человеку. Но описанные обстоятельства, как и все другие события в этой книге — исторические факты, которые я и ставил своей целью изложить для создания максимально полного образа этого ученого и человека. А случай с третьей кольцевой опорой при артродезе был конструктивно проанализирован Гавриилом Абрамовичем, после чего усовершенствование компоновок и внедрение новых комплектующих деталей к аппарату пошли быстрыми темпами. Здесь надо сказать о его способности критически наблюдать и вообще об особой наблюдательности шефа. Там, где нам виделись лишь очевидные факты, он видел скрытые перспективы. Очень показательна в этом смысле история появления одной из весьма оригинальных методик удлинения сегментов конечностей у детей — дистракционного эпифизеолиза. Сегодня описываемая методика утеряла свою актуальность, но тем не менее остается чрезвычайно своеобразной. В моем отделении проводилось заурядное к тому времени удлинение голени подростку по поводу укорочения ее после полиомиелита. На контрольном рентгеновском снимке примерно через месяц дистракции было обнаружено, что остетомия в нижней трети малоберцовой кости оказалась неполной и, несмотря на удлинение, расхождения отломков в зоне ее пересечения не обнаруживалось. Одновременно из-за продолжавшихся дистракционных усилий произошел отрыв головки малоберцовой кости, фиксированной одной из спиц верхнего кольца, от тела кости по ростковой зоне. Такое повреждение, согласно классификации травм и переломов костей, называется эпифизеолиз головки малоберцовой кости. Причем между головкой и телом кости просматривалась слабая тень вновь формирующегося регенерата. Фактически это было первое отмеченное нами осложнение методики. Ничем особым оно практически не угрожало, разве что возможным влиянием на функцию зоны роста. Однако Гавриил Абрамович, глядя на снимок с хитрецой, несколько раз переспросил нас, что необычного мы там видим. А мы, откровенно говоря, с недоумением и досадой «почесывали затылки». Наконец в глазах шефа сверкнул озорной огонек и он весь как-то встрепенулся. — Это же принципиально новая методика удлинения, коллеги! — зашевелив усами, произнес он. Мы даже опешили немного. Вместо ожидаемого укора — эврика?! — А что если детям не производить пересечения костей для удлинения, а бескровно, практически атравматично в аппарате осуществлять контролируемый эпифизеолиз зон роста костей? Ведь посмотрите на снимок — в промежутке между эпифизом и телом малоберцовой кости явно заметен новообразующийся костный регенерат! — пояснил он. Такого поворота событий не ожидал никто. Потому что никто не попытался конструктивно проанализировать встретившийся факт. Лишь шеф умел смотреть на вещи таким проникновенным взглядом. Эту его способность иначе как феноменальной не назовешь. В последующем, уже в бытность в Кургане проблемной лаборатории ВОСХИТО, в «эксперименте» (так коротко между нами назывался отдел изучения компрессии и дистракции, руководимый Василием Ледяевым) были проведены клинико-морфологические исследования предложенной им «бескровной» методики удлинения на животных. Замечу, что термин «бескровный» является условным. Он был введен в лексикон чрескостного остеосинтеза за некоторое время до этих событий при разработке и описании методик лечения псевдоартрозов костей. Применялся термин в тех случаях, когда для достижения сращения не требовалось разреза мягких тканей и обработки костей. И хотя при этом из-за проведения спиц через ткани минимальной кровопотери избежать не удавалось, он тем не менее использовался в противовес так называемым «кровавым» методикам, то есть сопровождающимся разрезом тканей и некоторой реальной кровопотерей. Терминология эта используется в чрескостном остеосинтезе и сегодня. Так вот, проведенные в «эксперименте» исследования показали, что контролируемый дистракционный эпифизеолиз как метод удлинения сегментов конечностей у детей и подростков с незавершенным ростом скелета вполне правомочен. При одинаковой эффективности с классической методикой удлинения он оказался очевидно менее травматичным, поскольку лишен оперативного приема пересечения костей, и менее рискованным. Изучение его влияния на функцию ростковой зоны в отдаленные сроки наблюдения какого-либо отрицательного эффекта не обнаружило — рост кости в физарной пластинке продолжался как обычно. Эти данные после клинической апробации, позволившей уточнить некоторые технические детали и нюансы, явились основанием для рекомендации ее в широкую практику. Надо признаться, что в реальности дистракционный эпифизеолиз оказался не столь «безоблачной» методикой, как, может быть, этого хотелось шефу и нам. Главным ее недостатком была острая болезненность в момент наступления самого эпифизеолиза, чему предшествовал нарастающий болевой синдром в процессе проводимой дистракции. Проще говоря, ребенок начинал испытывать боль примерно с третьих суток удлинения. Болевой синдром, несмотря на применение аналгетиков, нарастал, лишая пациента сна и аппетита. К 5-6-м суткам происходила кульминация — наступал эпифизеолиз. Пропустить его было невозможно — происходил приглушенный щелчок, иногда слышимый даже окружающим, и ребенок нередко вскрикивал от боли. Дистракцию сразу после этого необходимо было прекращать, часто даже сбрасывать напряжение растяжения в системе «кость-аппарат». Для купирования болей пациенту назначались сильнодействующие аналгетики. Затем, на следующий день или через день после этого момента удлинение проводилось по обычным принципам. Оценивая плюсы и минусы этой и обычной методик удлинения костей конечностей на основе большого собственного опыта, я постепенно отказался от применения эпифизеолиза — главным образом, из жалости к детишкам. Трудно спокойно смотреть на их мучения в начальной фазе его проведения и особенно после наступления разрыва зоны роста. Да и не так уж она и безопасна оказалась. Дело в том, что в момент эпифизеолиза происходит существенное и почти мгновенное удлинение сегмента на несколько миллиметров. При этом мягкотканые структуры, в том числе и нервные стволы, чаще всего малоберцовый нерв, форсированно растягиваются. В результате в них, по-видимому, возникают ишемические внутристволовые расстройства, что иногда приводило к преходящему в большинстве случаев парезу пострадавшего нерва. А учитывая, что процент неврологических осложнений и при обычном удлинении минимален, но столь выраженной болезненности последнее не вызывает, я сделал для себя соответствующий вывод. Это личный взгляд на вопрос, без рекомендаций следовать моему примеру. Но вернусь к работе в госпитале. Мы продолжали активно трудиться, развивая варианты компоновок и методики применения аппарата. Я употребил здесь местоимение «мы» не случайно. К тому времени наш молодежный ученический коллектив, пополнившийся, кстати, еще одним доктором — Николаем Смелышевым, толковым и хватким молодым хирургом, начал становиться органичным «придатком» Учителя. Нет, мы еще не стали близкими соратниками, но сподвижничество уже было главным мотивом и стимулом наших действий и устремлений. Здесь позволю себе небольшое филологическое отступление. Между словами «соратник» и «сподвижник» с точки зрения этимологии существует определенная разница. Первое происходит от немецкого глагола reten (ратовать) — спасать, выручать, освобождать — и означает, по определению В. И. Даля, «товарищ, ратующий за одно и то же дело», иначе говоря, борец за общее дело. Второе — «сподвижник» — замечательное понятие, существующее, вероятно, только в русском языке. По определению того же В. И. Даля оно происходит от старорусского глагола «сподвизати» и означает «одушевлять, ободрять кого-л. на какую-то деятельность, соусердствовать в этом». Этого слова в словаре ни одного из наиболее распространенных европейских языков не обнаруживается. Следуя далевскому токованию этих понятий, я посчитал для себя возможным и правильным отнести нас, первых учеников Гавриила Абрамовича, именно к категории сподвижников, поскольку с полной ответственностью могу сказать: каждый из нас тогда уже и долгие последующие годы соусердствовал Учителю в его работе, болел за это душой. Она, душа эта, и сейчас еще не успокоилась... К 1965 году службе стало очевидно тесно размещаться на площадях шестидесятикоечного отделения довоенного здания госпиталя. Очередь пациентов выросла более чем на год вперед. Они умоляли приблизить госпитализацию, требовали, писали жалобы на ГАИ. Причем часть жаловавшихся писала во властные инстанции весьма высокого уровня. Этот поток жалоб, однако, работал скорее на шефа, нежели против него. При попытке выяснить ситуацию по возможным срокам госпитализации того или иного пациента контролеры сталкивались с фактом критической нехватки коек для лечения всех нуждающихся. При этом сам Гавриил Абрамович по возможности предпринимал контрнаступательные действия, тщательно их продумывая. Он писал, ездил, доказывал и требовал, продолжая при этом оперировать и заниматься экспериментальными научными исследованиями. И дело наконец сдвинулось с мертвой точки. В поселке Рябково, тогда «одноэтажном» пригороде кургана, в построенной недавно современной городской больнице № 2 для возглавляемой Гавриилом Абрамовичем службы решением обкома и облисполкома было выделено 90 коек. Тут бы выразиться примерно такой фразой: «Наступал новый важный этап в жизни Учителя и развитии его метода». Но на самом деле, вероятнее всего, ни сам он, ни уж определенно те, кто шел рядом под его руководством, не задумывались тогда о какой-либо эпохальности такого рода перемен. Воспринимались они, конечно, с радостью и известной долей гордости за достигнутый успех, но не более того. А в конечном счете рассматривались как некий аванс, который предстоит отработать еще более напряженными усилиями и новыми достижениями. Но об этом в следующей главе. Завершая же повествование о работе на базе госпиталя, хочется сказать следующее. Хорошее было время. В том смысле, что все, включая Учителя, были молоды, все было еще впереди и на плечах не было того груза забот и ответственности, который лег на них со временем. В эти годы я начал пристально присматриваться к Илизарову как врачу и руководителю, его отношению к работе, своей идее, пациентам и коллегам. Начал кое-что понимать в его поведении и внутреннем мире, в его порывах и устремлениях. Конечно, тогда я не мог еще задумываться о масштабности его личности и внедряемого им дела. Но уже в госпитале мне стало ясно: мой отчасти случайный выбор профессии, приведший к знакомству с этим человеком, — огромная удача, потому что и работа, и постоянный контакт с ним приносили мне глубокое удовлетворение и, больше того, ощущение счастья. Признаюсь, что долгое время по приезде меня посещала ностальгия по родному Волгограду, возникали мимолетные мысли о возвращении. Но нарастающий интерес к работе под руководством Учителя, а также очевидная симпатия его ко мне гнали эти мысли прочь. Нарастало ощущение, что здесь, в Кургане, за всеми описанными событиями кроется начало абсолютно новой эпохи в нашей специальности, творец которой — Гавриил Абрамович, а я имею к этому непосредственное отношение. |
Ваша оценка этого документа будет первой.
Ваша оценка:
Похожие:
База данных защищена авторским правом ©MedZnate 2000-2016
allo, dekanat, ansya, kenam
обратиться к администрации | правообладателям | пользователям
allo, dekanat, ansya, kenam
обратиться к администрации | правообладателям | пользователям