Карл Ганнер, кровный родственник Эриха Ганнера, с детства был высокоодаренным и очень злым. Уже со студенческой скамьи он считался не совсем нормальным. Он окончил теологический факультет и служил некоторое время, затем перешел на филологический, истратив для этой цели последние деньги своих малосостоятельных родителей, непосредственно перед государственными экзаменами из страха перед ними убежал и исчез в Америке.
Там он социально опустился и впал в печальное положение. Он был настолько неловок, что работа на фабрике у машин была сопряжена для него с опасностью для жизни. Попытка рекомендовать его домашним учителем не увенчалась успехом вследствие его неаккуратности, нечистоплотности и дурных манер. Долгое время он шатался без дела; до сих пор неизвестно, на какие средства он жил.
В течение дня он читал в общественной библиотеке древние книги, ночью спал на скамьях, под открытым небом. При этом ему ничего не было нужно, он жил, как аскет, не пил, не курил, не крал и ничего плохого не делал.
Молодой эмигрировавший племянник нашел его однажды в таком состоянии: сухой, как скелет, неряшливый, в небрежно надетом костюме. Он простодушно спросил у племянника, как тот поживает; был в игривом настроении, размахивал палкой, пел студенческие песни и приводил много греческих и латинских цитат. Совершенный философ и стоик. Его начитанность была невероятна. Он ориентировался во всех философских системах. Он считал, что ему вовсе не плохо.
Племянник посадил Карла на пароход в Нью-Йорке, заплатив за билет и снабдив его хорошим костюмом. Костюм Ганнер продал уже в Бремене; куда девал деньги — неизвестно. Так он однажды, пешком, в жалком виде, явился к своим старым родителям.
Его дальнейшая жизнь ничего нового не дает. Терпеливые друзья детства дали ему небольшую службу. Он был вполне пригоден для нетворческой, конторской работы. Но он приходил и уходил, когда хотел, имел неприятные манеры, ничего нельзя было ему сказать, делал язвительные замечания и со всеми ссорился. Свою свободу он считал высшим идеалом; для жизни ему почти ничего не было нужно. Денег у него в руках не оставалось, он раздавал их и закладывал все. Иногда он появлялся без приглашения у знакомых и родственников, вбегал в комнату, ходил взад и вперед большими шагами, с руками за спиной и не говорил ни слова. Если произносил что-нибудь, то это были саркастические замечания. У него была старшая сестра, отличавшаяся таким же злым языком, как и он сам. При встречах с ней происходили бурные сцены. Он угрожал ей палкой, грубо бранил и называл ее дочерью пастора. Это было его самым сильным оскорблением.
Я его часто видел: тонкий, сухой человек, удивительно неповоротливый, с некрасивой позой и движениями, угловатый и беспомощный. Никакой костюм ему не подходил. Ему можно было надеть лучший сюртук, но он все-таки казался пугалом. Все на нем висело. Его можно было принять за бродягу.
К старости он становился все более странным и неряшливым, не пригодным ни к какой работе. Дети бегали за ним на улице. Он казался ребенком, тупым, спутанным и умер в престарелом возрасте в больнице.
При наличии Слабого юмористического штриха в этом случае шизоидный симптом «безразличия» выделяется особенно ярко. Само юмористическое является, конечно, лишь конституциональной примесью, а не шизоидной чертой. Характерно для праздношатающихся, что они скорее тупы, чем холодны, скорее неустойчивы, чем педантичны. Они — с хорошими задатками, но неисправимы. Неумение приспособиться к действительности и склонность к абстрактному, философскому ясно выступают в нашем случае. С одной стороны, он примыкает к высокоодаренным, постоянно странствующим людям типа поэта Платена, с другой — к множеству слабоумных бродяг и праздношатающихся.
|
|
Глава 12. Циклотимические и шизотимические средние люди.
|
Строение тела и характер
Кречмер, Эрнст
|
Мы не остановимся на границе области психиатрического исследования. Проблема конституции развернется перед нами во всей широте лишь тогда, когда мы приобретенные результаты перенесем в нормальную психологию. Переходом в нормальную психологию мы не делаем никакого скачка. Перенося связующие нити между строением тела и психическим предрасположением на все варианты психопатической личности и отодвигая благодаря этому на задний план грубые душевные расстройства как исходный пункт нашего исследования, мы неожиданно оказываемся среди здоровых людей, среди знакомых нам лиц. Здесь, у нормальных, четко выступают перед нами те черты, которые мы видели там в искаженной форме. Мы находим те же самые типы строения тела, те же самые стигматы телесной конституции и обнаруживаем, что за той же внешней архитектурой живет та же психическая стимулирующая сила. Те же самые задатки, которые здесь служат разумными регуляторами здоровой психической установки, там, нарушая равновесие, гибнут, подвергаясь расстройству.
Этим путем мы лучше всего освобождаемся от узости психиатрического кругозора: мы уже не смотрим на мир через больничные очки, пытаясь всюду у здоровых выискивать ненормальные черты, но мы можем свободно стать в большой круг и в нем правильно судить о здоровом или, лучше сказать, об общебиологическом и, исходя из этого круга, верно понять небольшой круг болезненного. Мы уже не станем рассматривать психопатические личности как психопатические абортивные формы определенных психозов, напротив, мы будем считать конкретные психозы карикатурой определенных нормальных типов личностей. При таких условиях психозы представляют собою лишь редкие заострения широко распространенных больших конституциональных групп здоровых.
В этом смысле и следует обозначить термины. Мы называем людей, принадлежащих к тому большому конституциональному кругу, из которого рекрутируются шизофреники, шизотимическими людьми, а тех, которые принадлежат к одной группе с циркулярными, — циклотимическими. Переходные формы между здоровьем и болезнью или болезненные абортивные формы целесообразнее всего называть циклоидными или шизоидными, как мы это уже сделали. Нужно, следовательно, с самого начала ясно помнить, что названия «шизотимический» и «циклотимический» ничего общего не имеют с вопросом, здоровый или больной, но они представляют собою термины для больших общих биотипов, которые заключают в себе огромную массу здоровых индивидуумов и лишь небольшую группу разрозненных, относящихся сюда психозов. Слова, следовательно, не указывают, что у большинства всех шизотимиков должны быть психические расщепления, а у большинства всех циклотимиков эмоциональные колебания, но мы только воспользовались существующими названиями для обозначения болезненного, применив их, целесообразности ради, и по отношению к здоровым.
Методический прием при этом был следующий: из нескольких сотен физически и психически здоровых людей, мне хорошо известных, я выбрал приблизительно 150, которые в строении своего тела носят яркие и несомненные признаки астенического, атлетического или пикнического типа. Кроме того, я имею в своем распоряжении фотографии большинства из них. Это были, следовательно, соответственно шизофреническому кругу, люди с длинными носами и угловым профилем, с чрезмерно высокой средней частью лица, с овальными, яйцевидными очертаниями его, при этом с худощавой, стройной фигурой, с грубо выделяющимся мышечно-костным рельефом и, напротив, хорошо известные из циркулярного круга пикнические фигуры с полными, мягкими лицами, широкими очертаниями в форме щита или пятиугольника и с гармоничным строением профиля, короткой шеей, округленными формами тела и склонностью к пикническому отложению жира.
При этом вскоре обнаружились две большие группы темпераментов, из которых одна совпадает. с пикническими, другая — с соответствующими шизофреническому кругу формами строения тела; разумеется, и здесь нам приходилось встречать небольшое количество частичных или полных перекрещиваний.
Преимущественно у пикников наблюдающиеся темпераменты можно разделить на следующие подгруппы, которые связаны между собою широкими переходами и часто одновременно наблюдаются у одного и того же лица. Мы описываем здесь представителей групп мужского пола, каковых мы встречали в молодом возрасте студентами и затем, позже, уже занятыми своей профессией; варианты к этим типам среди женщин можно себе легко представить.
|
|
Циклотимические средние люди.
|
Строение тела и характер
Кречмер, Эрнст
|
1. БОЛТЛИВО-ВЕСЕЛЫЕ
Уже издали доносится их речь. Они всегда там, где весело и шумно, при каждом разговоре делают громкое замечание. Вино и веселье они любят больше, чем работу мысли или тяжелый и опасный труд. Они вносят освежающий и оживляющий элемент; веселы, приятные собеседники, любезны, довольны, подвижны, но иногда и тягостны вследствие недостатка такта и тонкости, вследствие выставляемой напоказ грубости, наивного эгоизма и чрезмерной болтовни.
^
Они сидят и наблюдают, говорят мало. Иногда они делают ценное критическое замечание. Они врожденные рассказчики, в устах которых каждое простое происшествие принимает характер приятного и интересного. Они говорят пространно, спокойно и без всякой искусственности. В обществе и в занятиях они воспламеняются. Они довольны миром, доброжелательно относятся к людям и к детям; сухое и «принципиальное» им противно. Они преданные друзья, считаются с каждым, и прекрасно умеют обращаться с людьми; для них приятнее всего правдивость и простота.
^
Он — хороший парень, немножко флегматичный, душа-человек. Он осторожно двигается и неохотно решается на что-нибудь. Он производит симпатичное впечатление, несмотря на то что ничего не говорит. Он охотно смеется и никому не мешает. У него на глазах легко появляются слезы. Если это для него возможно, то он поселяется в деревне, где с добросовестностью и скромностью несет свои обязанности. Он очень немного берет на себя, слишком мало доверяет себе. Многого в жизни он не достигает.
Если мы теперь рассмотрим специальную жизненную установку в профессии и в обществе, к которой склонны такие темпераменты в зрелом возрасте, то найдем, не касаясь уже намеченных направлений, главным образом две многочисленные группы, которые можно считать или самостоятельными типами, или же только фазами развития (выявления) уже описанных темпераментов.
^
Этот тип особенно развивается там, где при соответствующем темпераменте интеллект не слишком высок и духовное воспитание не было очень заботливым. Его, следовательно, встречают часто у простых людей, а также среди образованных, вышедших из народа. В более высоких слоях он уклоняется несколько в сторону астетической, красивой жизни, но при этом он не теряет своих материальных основных черт. Чаще всего мы встречаем этот тип в качестве постоянных посетителей в мелких трактирах и ресторанах, где они изображают юмористов и душевнобольных (тип 2—3), но, так сказать, в тривиальной форме. У представителей данного типа заметна склонность к доброжелательной душевности, но без глубоких мыслей и серьезности. Напротив, здесь на первый план у них выступает удовольствие в материальном, чувственно-осязаемом и в конкретных благах жизни. В Швабии таких людей называют «Vesperer», поскольку многочисленные, вкусно приготовленные кушанья и соответствующие напитки составляют содержание их жизни, благодаря чему их еще с юных лет намечающееся пикническое строение тела расцветает пышным цветом. Профессия служит скромным придатком к этой главной их деятельности.
Мерике охарактеризовал примыкающий сюда пикнически-циклотимический тип в маленьком стихотворении «Sommervesten».
Lieber Vetter! Er 1st eine
Von den freundlichen Naturen,
Die ich Sommervesten nenne.
Den sie haben wirklich etwas
Sonniges in ihrem Vesen.
Es sind weltliche Beamte,
Rechnungsrate, Revisoren
Oder Kameralverwalter
Auch wohl manchmal Herrn von Handel,
Keinesweges Petit-mattre,
Haben manchmal hubsche Bauche
Und ihr Vaterland ist Schwaben.
Neulich auf der Reise traf ich
Auch mit einer Sommerveste
In der Post zu Bezigheim
Eben zu Mittag suzammen
Und wir speisten eine Suppe,
Darin rote Krebse schwammen,
Rindfleisch mit franzosischem Senfe,
Dazu liebliche Radieschen,
Dann Gemuse und so weiter;
Schwatzten von der neuste Zeitung
Und dass es an manchen Orten
Gestern stark gewittert habe.
Druber zicht der wackre
Herr ein Silbern Buchslein aus der Tasche,
Sich die Zahne auszustocherr»;
Endlich stopft er sich?
um schwarzen Kafee seine Meerschaumpfeife,
Dampft und diskuriert und schaut in —
Mittelst einmal nach den Pferden.
Und ich sah ihm so von hinten Nach und dachte:
Ach, dass diese Lieben hellen Sommervesten
Die bequemen, angenehmen
Endlich doch auch sterben mussen.
Выражение «Sommerveste» — довольно удачное сгущение впечатления, получаемого от пикнической фигуры с психическими свойствами солнечного и беспечного. Стихотворение содержит в косвенной, отчасти скрытой в юморе характеристике целый ряд особенностей темперамента посредственных циклотимиков из аффективных средних состояний: добросердечное, солнечно-дружелюбное, человечески-беспечное и обходительное, одновременно — склонность к флегматичности, душевному спокойствию, отсутствие суетливости и нервозности; за этим скрываются известные черты филистерства, беспечная удовлетворенность скромными благами жизни и банальными повседневными разговорами, размеренная спокойная жизнь, отсутствие напряжения, пафоса, идеализма, высших целей.
^
Это средний тип, который сочетает свежесть, подвижность, живость с трудолюбием и трезвостью ума 2-го и 3-го типов. Энергичные практики — люди с отзывчивым сердцем, которые для всех могут быть полезны. Они сидят во всех комитетах, постоянно перегружены работой и все делают весьма охотно. Работают они неутомимо. Они берутся за разнообразную новую работу и склонны к конкретной практической деятельности: к медицине, политике, социальному обеспечению. Они все делают толково, отличаются ловкостью, умеют ладить, но действуют решительно, высказывают определенное мнение, всегда веселы; некоторые из них честолюбивы, уверенны, довольны, держатся с сознанием собственного достоинства, знают себе цену, обращают внимание не столько на чины и отличия, сколько на освежающую деятельность. Эксцентричность и идеалистические порывы они не ценят.
Этот тип в гипоманиакальную сторону имеет текучие переходы к ртутному темпераменту постоянно дилетантствующего полипрагматика. То, что в обыденной речи называют пашой, то есть людьми, которые с известным величием управляют окружающими, также примыкает сюда и без резких границ переходит постепенно в соответствующие шизотимические типы холодных властелинов и эгоистов.
Этим мы заключаем ряд циклотимических темпераментов, причем мы ограничились приведением из каждого типа одного или двух взятых непосредственно из жизни портретов ярких личностей. Мы полагаем, что сказанным мы оказываем большую услугу читателю, чем перечислением отдельных качеств, всех комбинаций и оттенков в наших типах; для ясности узора мы умышленно отказываемся от полноты и подчеркиваем только, что выделили отдельные типы потому, что уже раньше сопоставили все остальное в отношении их существенных качеств.
Теперь же мы можем дать характеристики людей повседневной жизни, которые по строению своего тела сходны главным образом с шизофрениками.
|
|
Шизотимические средние люди.
|
Строение тела и характер
Кречмер, Эрнст
|
^
Крайне нежная нервная система. Отрицание всего шаблонного, астетический вкус. Общительность распространяется на строго избранные круги. Odi profanum vulgus. Тщательная чистоплотность. Плохо выглаженное белье может оскорбить их; они останавливаются на астетических деталях, склонны к франтовству и педантизму. Они заботятся о своей личности, знают и наблюдают тонкие психические переживания (самая нежная сентиментальность). Они крайне уязвимы и чувствительны в личных отношениях, по незначительному поводу могут оскорбиться до глубины души; достаточно одного слова, чтобы охладить их внутренние чувства к старому другу. У них вообще отсутствуют средние тона. Они или пребывают в мечтательном экстазе, или относятся с резкой холодностью и крайней антипатией; у них тонкое, изысканное чувство к искусству. У них нет прямоты, стойкости и простоты в характере; их собственные чувства отличаются надломленностью, внутренней неуверенностью, заключают в себе нечто ироническое и характеризуются расплывчатостью и логической формальностью. В среде, в которой они хорошо себя чувствуют, такие люди весьма любезны, тонки, внимательны, проникнуты нежными чувствами и окружают себя едва заметной атмосферой неприступности. В их образе мыслей лежит отпечаток благородства, аристократизма и благопристойности, но они игнорируют судьбу отдельных лиц.
Этот полноценный тип в дегенеративную сторону переходит без резких границ в круг бесчувственных и декадентов, людей бездушных, но с большими притязаниями, людей с изнеженными чувствами, но бедных эмоциями, пустых марионеток высшего круга общества, эстетов и холодных «умников».
^
Они погружаются в мир философских идей, они работают над созданием особенных излюбленных проектов, идеал их профессии связан с самопожертвованием. Они предпочитают абстрактное и одинокую природу. В скудном общении с людьми они застенчивы, неловки, неумелы; лишь с отдельными лицами, старыми знакомыми, они доверчивы и могут развивать свои идеи с теплотой и внутренним участием. Их внутренняя установка колеблется между эксцентричным самомнением и чувством недостаточности, возникающими вследствие неуверенности в реальной жизни. Презрение к роскоши и внешним удобствам жизни может достигнуть крайней воздержанности и даже опущенности. Некоторые в своих внешних проявлениях саркастичны, нервно-раздражительны или угрюмы, другие в детской отчужденности от мира, в полном отсутствии потребностей, в самоотвержении имеют нечто трогательное и даже величественное. Не все из этих идеалистов нелюдимы. Многие постоянно готовы открыто выступить со своими убеждениями, вербовать поклонников.
Наряду с описанными рассудочными людьми встречаются моральные идеалисты и ригористы, не признающие компромиссов с реальными условиями жизни, отстаивающие абстрактные, априорные постулаты добродетели, то с энтузиазмом в восторженном рвении, то с фарисейской удовлетворенностью, то руководствуясь непреклонными, неизменными жизненными принципами.
Мы уже упоминали, что здесь при хороших конституциональных сочетаниях могут возникнуть прекрасные типы с громадной нравственной энергией, широтой и чистотой образа мыслей.
^
В этой группе встречается несколько ярких фигур из офицерской и чиновничьей среды. Совершенно нечувствительные к опасности, стойкие, холодные, рожденные давать приказания. Быстро и надолго уязвляемое самолюбие, бурное расстройство настроения при прикосновении к чувствительным пунктам. Они нелегко прощают. При сильно выраженном стремлении к справедливости и умеренности они легко становятся резкими и пристрастными. Такие натуры решительны, всякое колебание им чуждо. В инакомыслящих, особенно в политических противниках, они видят подлецов. Они вежливы и внимательны по отношению к равным себе, очень далеки от другого круга занятий, но им импонирует энергичная деятельность других. Они умеют командовать и строго руководить бюрократическим учреждением. Их понятия о законности и службе очень узки и ограниченны, и в этом отношении они отличаются человеконенавистнической холодностью. В иной среде мы встречаем тех же людей как упрямых, скупых, своенравных, властолюбивых дворовых и тиранов в семье.
Вариант этого типа, встречающийся особенно часто среди чиновников, отличается не резкостью и упрямством, а хладнокровием, ироническими чертами, гибкостью, без всякой скрупулезности и колебаний. На первый план у них выступает рассудительность, крючкотворство, честолюбие и некоторое интриганство.
^
Отсутствие остроумия и огня. Они едва улыбаются и держатся очень скромно, отличаются неуклюжестью в жестах. Некоторые вздорно болтают. Слегка дружелюбны, слегка враждебны. Сухи. Рожденные подчиняться. Или молчаливые глупцы. Или поросшие мхом отшельники с ипохондрическими причудами.
Мы видим, что типы, которые получаются на основании изучения строения тела здоровых средних людей, не обнаруживают у своих типичных представителей никаких принципиальных отличий по сравнению с характеристиками, данными в последних главах при помощи материала душевнобольных. Строение тела и эндогенные психозы ведут нас при исследовании общей человеческой характерологии приблизительно к тем же целям. Они корригируют и дополняют друг друга. При комбинации обоих методов возможно, вероятно, поставить на прочный фундамент общее психологическое учение о темпераментах.
|
|
Глава 13. Гениальные
|
Строение тела и характер
Кречмер, Эрнст
|
Глава 13. Гениальные.
Высокоодаренные вследствие своей немногочисленности малопригодны для статистических исследований, но зато богаче резко выраженными типичными личностями. В этой главе речь идет о том, чтобы не доказывать принципиально новое, а проверить выводы, полученные на большом материале, на немногих великих людях и установить у них более тонкие черты. Мы надеемся позже опубликовать индивидуальные анализы гениальных, некоторыми чертами которых мы воспользовались в последних главах; поэтому мы даем здесь лишь сжатый обзор. Наша методика была такова: вначале мы исследовали индивидуальную психологию таких талантов, которые позже заболели несомненными циркулярными и шизофреническими психозами или происходили из семей, которые были к ним предрасположены. Позже оказалось возможным с помощью обширных вспомогательных средств исследования строения тела дифференцировать известное количество гениальных или, лучше сказать, на основании строения тела подтвердить и дополнить уже полученные по методу сравнительной психологии группы. Если мы применим комбинированно все методы: сравнительную индивидуальную психологию, исследование душевнобольных гениев и сопоставление типов строения тела, то получим прочно установленные эмпирические группы.
В первую очередь это касается поэтов и писателей, которые лучше всего подходят для индивидуально-психологических целей. Здесь мы имеем богатый и легко доступный материал в портретных и биографических заметках. Мы прежде всего опираемся на собственное описание индивидуального темперамента во всех поэтических произведениях как крайне важный объективный психологический документ, не существующий в такой форме ни в одной из других гениальных групп. Мы потому несколько подробнее останавливаемся на поэтическом творчестве, что эти объективные осадки темперамента дают нам верное научное изображение чувств талантливых личностей, если даже они не проявляют себя в художественном творчестве.
|
|
Циклотимические темпераменты художников
|
Строение тела и характер
Кречмер, Эрнст
|
Соответственно циклотимическим темпераментам вначале ясно выделяются обе группы реалистов и юмористов. Чтобы характеризовать тип в его важнейших вариантах, мы назовем (обращая внимание только на темперамент, не придавая значения большей или меньшей продуктивности) имена: Лютер, Лизелотт фон-Перальц, мать Гёте, Готфрид Келлер, Готгельф, Фриц Рейтер, Герман Курц, Генрих Зейдель.
Все названные личности имеют типичное пикническое строение тела или резко выступающие пикнические компоненты. В психиатрическом отношении у них любопытно следующее: Герман Курц был циркулярным с типичными маниакальными приступами; Фриц Рейтер периодически страдал расстройством настроения, отчасти с дипсоматической окраской, отчасти с типично маниакально-депрессивной; мать Гёте, сама отличавшаяся здоровым гипоманиакальным характером, имела дочь, у которой бывали приступы меланхолии, и сына, поэта, который страдал легкими периодическими колебаниями настроения; у Лютера наблюдались сильные, отчасти эндогенные колебания настроения и отдельные приступы тоски с резкими физическими сопутствующими симптомами (как, например, в 1527 г.); у Готфрида Келлера семья матери была, по-видимому, маниакально-депрессивной.
Мы находим, следовательно, в группе реалистов и юмористов биологическую связь с пикническим строением тела, с одной стороны, и с маниакально-депрессивным кругом в самом широком смысле — с другой.
Реалисты и юмористы циклотимического типа темперамента так тесно связаны между собой, что их вряд ли можно разделить на две отдельные группы. Произведения циклотимических реалистов, как Готфрида Келлера, Иеремии Готгельфа, Германа Курца, совершенно пропитаны юмористическими чертами; у юмористов типа Фрица Рейтера склонность к подобному, поразительно реалистическому описанию составляет существенную черту их характера. На основании психологических документов, как, например, письма Лизелотт и матери Гёте, вообще нельзя понять, относятся ли они к юмористическому или к реалистическому типу. Но особенно любопытно, что там, где мы находим описание действительности без юмора или гениальное остроумное описание без трогательного разукрашивания действительности, как у группы Гейне—Вольтер, там и психические, и физические стигматы циклотимического конституционального круга значительно модифицируются или совершенно исчезают.
Циклотимические реалисты и юмористы как литературная группа характеризуются теми же чертами, какие мы уже выделили у циклоидов и циклотимиков: простая человечность и естественность, прямодушная честность, признание жизни, любовь ко всему, что существует, особенно к самому человеку и народу, здравый смысл и трезвые моральные взгляды, умение ценить добродетельное и добродушно смеяться над мерзавцами. Умиротворяющий смех и умиротворяющий гнев. Способность грубо накричать и неспособность быть колким и злым.
Четкая литературная черта нашей группы — очень небольшое количество лирических и драматических талантов и, напротив, элективное стремление к нестилизованной прозе и эпически-пространному рассказу. «Влечение к содержанию», употребляя терминологию Шиллера, преобладает «над влечением к форме». Поэтическая красота у циклотимиков заключается в обилии красок, богатстве и душевной теплоте отдельного описания, но не в общем построении («Зеленый Генрих»). В этом одновременно состоит их сила и слабость. Наряду с циклотимически-реалистическим рассказом роман шизотимика производит впечатление бесцветного, между тем цикло-тимический характер описания по шизотимическому критерию лишен форм — существенное не отделяется от несущественного,, нет сжатости, диспозиции, нет тонкой постановки проблем, нет драматической воли, пафоса, величия. Черта тривиальности тем не менее яснее выступает тогда, когда мы переходим от крупных литераторов к незначительным талантам в группе реалистично-циклотимических темпераментов среднего типа.
В отдельных произведениях мы находим диатетические наслоения, от гипоманиакального до созерцательного, между тем как среди продуктивных людей (даже не касаясь поэтов) вряд ли можно встретить простые мрачные типы. На крайнем гипоманиакальном полюсе стоит стиль письма Лизелотт в его блестящей юмористической естественности, в своей несдержанной грубоватой форме, переходящей иногда границы тонкого астетического вкуса. Письма матери Гёте, спокойной, солнечно-гипоманиакальной, производят впечатление как бы более смягченного и утонченного издания Лизелотт. Также у Лютера в его литературном творчестве можно видеть грубую естественность, насыщенность, бессистемность и отсутствие форм. Образность, народность, чувственность его языка достигают высшего предела. У всех трех — врожденный дар писать письма и рассказывать с непосредственным тяготением к родному языку, нет обдуманной преднамеренности, нет плана построения предложения. Как только они в хорошем настроении, каждое слово в их устах принимает характер чего то забавного и живого, и случайные мысли нанизываются одна на другую.
На другом конце циклотимического ряда стоят созерцательные фигуры типа Готфрида Келлера (и у Гёте в циклотимических сторонах его характера заключается многое из этого типа), которые близко подходят к вещам, с любовью осматривают их, исследуют, ощупывают, тщательно собирают материал и, спокойно творя, точно и с любовью изображают действительность. Известная любовь к простым людям и полному описанию деталей проглядывает уже у Готфрида Келлера, и еще яснее выступает у Зейделя, Готгельфа.
Рис. 27. Готфрид Келлер. Гравюра Штауффера — Берн, 1887. (С разрешения художественного магазина Amsler u. Rutarth.) Сравни портрет кисти Боклина. 1889. G. Keller. Gesammelte Gedichte. Stuttgart, Gotta.
Описанные личности надо считать основной группой циклотимических темпераментов у поэтов. Коснемся теперь вариантов и пограничных типов. Еще одну родственную группу можно характеризовать именами И. Р. Геббеля и В. Буша. Тот и другой отличаются смешанным строением тела: у Геббеля ясно выступает пикническое (особенно на фронтальных очертаниях лица); у Буша оно хорошо заметно в портретах более пожилого возраста. Оба в литературном стиле обнаруживают настоящую реалистически-юмористическую, человеколюбиво-сияющую душевную теплоту, но у них отсутствует эпическая полнота и отмечается искание внешних форм. Они умеют выделить существенное, в нескольких характерных штрихах передать сюжет; у Буша, кроме того, блестящая стихотворная форма. Их стиль анекдотичен или сжат, как в эпиграмме, заострен, обдуман, грациозен. У Буша к сказанному присоединяются важное в диагностическом отношении стремление к философской рефлексии и черты нелюдимого чудака.
Их можно рассматривать как переходные формы от собственно циклотимических юмористов, рассказчиков типа Фрица Рейтера к группе талантов, полных остроумия, сарказма, иронии и сатиры, сущность которых можно характеризовать именами Гейне, Вольтера, Фридриха Великого и Ницше; эта группа принадлежит уже главным образом к шизотимическому типу. У первых трех уже строение тела ясно указывает на это, а у Ницше — только частично (резко втянутое основание черепа, густая борода и волосы, подобно тому как это наблюдается при высоких башенных черепах, глава V). У Гейне и Фридриха Великого мы находим еще черты, близкородственные циклотимическому юмору. Но у остальных ясно обнаруживается родственная связь людей, полных остроумия и иронии, с шизотимической группой в их индивидуально-психологических взаимоотношениях: у Гейне — с его романтически сентиментальной частью личности, у Вольтера — с патетической, у старого Фрица Рейтера — с его недоверчивостью, человеконенавистничеством и резкой холодностью. Ницше можно рассматривать как прототип таланта, лишенного юмора. Богатая идея не носит у него в себе радости, а всегда насыщена пафосом. По складу личности он классический психэстетик с типичной пропорцией нежного тонкого чувства и холодного сознания властелина. Мы не хотим здесь подвергать психологическому анализу тип человека, обладающего остроумием и иронией; отметим только, что его внутренняя связь с шизотимическим способом чувствовать, в отношении остроумия, заключается, во-первых, в порывистости, склонности к антитезе и утонченности чувствований, а затем в отношении иронии и сарказма в его характере с аутистической гиперэстетической установкой аффекта. В этом смысле для нас внутренне понятной становится эмпирически-биологическая связь с шизотимическими темпераментами. Мы можем остроумно-ироническое рассматривать как шизотимическую параллель к циклотимическому юмору.
У юмористических писателей, которые обнаруживают сентиментальные налеты в смысле шиллеровской эстетики, то есть напускную детскость, рефлексию, пафос, элегическую трогательность, формы строения тела также очень смешанны, как, например, у Клаудиуса и Жана Поля (последний, однако, с сильными пикническими компонентами). У Раабе с его резким налетом рефлексии и пафоса анатомичное строение лица напоминает шизотимиков. Надо уделять внимание всем этим видоизменениям и частичным компонентам, хотя их и нельзя окончательно изучить на основании немногих имеющихся в нашем распоряжении примеров.
Что же касается вариантов поэтического реализма, то мы встречаем более редкую форму, которая отличается не особенной душевной теплотой, а скорее холодностью и сухостью и в своем юморе немного саркастична; это приблизительно тип Фонтана. Во многих индивидуальных психологических чертах он близко примыкает к циклотимикам и в соматическом отношении имеет много пикнического. Также и критики со свежим темпераментом, естественностью, юмором и здравым смыслом, каковы Лессинг и Т. Фишер, имеют, несмотря на сильное конституциональное смешение, близкое отношение к циклотимической группе, на что, впрочем, указывает и строение тела. Где же реализм строго выражен и лишен юмора, там в индивидуально-психологическом отношении и по строению тела мы опять приближаемся к шизотимическому кругу (например, Дрост-Гюльсгоф — типично астеническое строение тела), когда реализм сильно переплетается с романтикой и любовью к природе, или у Геббеля, когда он сочетается с мучительными и трагическими чувствами.
Ясные переходные формы к шизотимической группе составляет прежде всего тот тип, представителей которого обыкновенно называют натуралистами. У них еще присутствует реалистическое наблюдение, но отсутствует спокойная созерцательность, растворяющаяся в объекте наивность, душевная любовь к существующему, чувство юмора; напротив, наступают пафос, известные тенденции, страстные напряжения, отрицание действительности и даже субъективно карикатурные искажения. Искусство изображать не в теплых диатетических средних тонах, а в резких психэстетических антитезах. И реалистическое изображение только служит этим антитезам. Мы можем образовать ряд, идущий от циклотимиков к шизотимикам, который приблизительно начинается с Золя с его выраженной склонностью к чистому наблюдению, к полноте, к эпической предметности, к Ибсену и Герхарду Гауптману становится все драматически антитэтичнее и субъективнее и кончается психэстетическими аутистами, к которым принадлежит Стриндберг и близко примыкает Толстой. Если сравнить портреты, начиная с Золя и кончая Толстым, то можно установить такого же рода переход от пикнического лица к шизотимическим длинным лицам.
|
|
Шизотимические темпераменты художников
|
Строение тела и характер
Кречмер, Эрнст
|
Шиллер в статьях по эстетике в дифференцировке «наивного» и «сентиментального» поэтического творчества, «влечения к содержанию» и «влечения к форме», интуитивно, создав точные понятия, установил множество черт, которые отделяют друг от друга цикло-тимические и шизотимические темпераменты. В общем биологическое исследование дает блестящее подтверждение его астетическим анализам, которые в известных отдельных пунктах, например при группировке комического (где у Шиллера, как шизотимика, отсутствует полное чувство), нуждаются в исправлении. Помимо того, мы не так охотно берем в качестве примеров особо выдающихся людей, ибо крупные гении, как, например, Гёте, Шекспир или Руссо, биологически являются очень сложными конституциональными сочетаниями и синтезами, которые по своей конституциональной чистоте уступают многим небольшим талантам.
Чтобы характеризовать основную группу шизотимических поэтических темпераментов, мы назовем следующие имена: Шиллер, Кернер, Уланд, Тассо, Гёльдерлин, Новалис, Платен.
Это главным образом группы патетиков, романтиков, художников формы и стиля с общей тенденцией к идеалистическому по форме и содержанию.
Строение тела названных художников ясно обнаруживает их шизотимическую природу. Все они стройны, тонки и худы. Красивые угловые профили можно видеть у Улан да, Тассо, Новалиса и Платена. Кернер на неидеализированных портретах обнаруживает совершенно астенический habitus, с длинным носом и гипопластическим узким подбородком. Высокая, худая фигура Шиллера с чрезмерно длинными конечностями, нежной кожей, овальным лицом, с очень высокой средней частью лица и подбородка, с длинным острым носом всем известна.
Гёрдерлин и, вероятно, Тассо страдали шизофреническими психозами. Платен имел извращенные влечения и был шизоидным психопатом.
Шиллер и Новалис умерли от туберкулеза, о конституциональных взаимоотношениях которого с шизофреническим кругом мы уже говорили раньше.
Патетики представляют собой активные натуры с сильным темпераментом и влечениями, между тем как романтики среди шизотимиков объединяют нежных, женственных, далеко стоящих от мира людей. Трагический пафос — борьба аутистической души против реальной действительности. Подробно об этом мы говорили в главах о шизоидных личностях. Пафос и нежная мечтательность, внешне совершенно противоположные, тесно связаны между собой в индивидуально-психологическом отношении. Героическое и идиллическое являются шизотимическими настроениями, дополняющими друг друга. Средние тона, спокойное наслаждение жизнью и предоставление пользоваться ею у гиперэстетических шизотимиков отсутствуют. Героическое, а также идиллическое — крайние, эксцентричные настроения, среди которых аффект перескакивает в альтернативное стремление. Шизотимическая психика, истощенная пафосом героической борьбой, неожиданно впадает в потребность абсолютного контраста, слезливую нежность и мечтательно-идиллическое спокойствие В темпераменте Шиллера, который отличался стойкостью громадной энергией, храбростью, сквозь героические черты проглядывает нежность. Нет крупных драматических государственных актов без нескольких мечтательных сцен любви, которые никогда не носят характера наивной чувственности, как у циклотимиков, но постоянно отличаются сентиментальной эксцентричностью. В этих героических интермиссиях имеется также типичная окраска настроения независимо от того, под каким заголовком они написаны. Или же, например, в лирике Шиллера, где в идеалистических апофеозах мы, к нашему удивлению, видим Геракла как пастуха у Руссо, стерегущего овец и плетущего венки из цветов у источника.
Рис. 28. Торквато Тассо. Гравюра П. Карони по рис. Лонги. (Из «Истории мировой литературы» Шерра.)
У Руссо патетические и идиллические элементы настроения находятся в равновесии. Но и там, где идиллическое романтически-нежное стремление к уединению преобладает, как у Гёрдерлина, мы слышим сдержанный пафос; мало того, звучит даже бурная трагическая страсть героического юноши Гипериона.
Героическое и идиллическое в психэстетической шкале темпераментов также тесно переплетены между собой, как реалистическое и юмористическое в диатетических пропорциях.
Как у циклотимиков преобладает широкая объективность в прозаическом рассказе, так у шизотимиков решительно доминируют лирическое и драматическое. Это необычайно важная черта, которая характеризует произведения обеих групп поэтов с объективностью документа или естественнонаучного эксперимента. У циклотимиков — объективность, растворение в мире объектов. Сам поэт в автобиографиях изображается, как предмет среди предметов, спокойно улыбающимся с той же объективностью, с теми же видоизменениями в пространстве, как и остальное. У шизотимика аутистический контраст: здесь — «я», там — внешний мир. «Я» как лирически мечтающее, занятое самим собой или анализом своих собственных чувствований и «я» в антитезе, как трагический герой в конфликте с окружающим миром, жалким, искаженным, враждебным и дурным, или побеждая, или погибая, — среднего, которое выбирает циклотимик, — нет. Рассказы шизотимика никогда не бывают объективными, они пропитаны лиризмом (Гиперион и Генрих из Офтердингена), богаты чувствами и описаниями природы, но бедны людьми и действиями. Или они антитэтичны, трагичны, загадочны, патетически бичующи, как у Стриндберга, Толстого, ярко натуралистичны или с намеками на экспрессионизм.
Трагические драматурги без шизотимических компонентов личности немыслимы. Значительные немецкие драматурги наряду с Шиллером. Грильпарцер, Геббель, Клейст, Отто Людвиг, Граббе — имеют в своей личности эти шизотимические черты как преобладающие факторы; у Грильпарцера, Геббеля, Людвига и Граббе строение тела также совершенно определенное и своеобразно дифференцированное; почти гипопластическое, детское лицо Клейста дает указания в этом же смысле. У Геббеля, у Клейста и особенно ясно у Шиллера (кроме, пожалуй, Валленштейна) мы находим никогда вполне не исчезающее стремление более слабые юмористически-конституциональные компоненты использовать для художественного усиления драматически патетического действия. В записках и письмах Шиллера по поводу Валленштейна данная проблема психологически ясно выявляется в осознанном характере этого писателя. Между тем Шиллер в своих позднейших произведениях также сознательно был склонен к греко-французским тенденциям чисто шизотимической стилизованной трагедии при строгом выключении реалистически-юмористического.
Эта глубоко обусловленная биологически дилемма не получила до сих пор вполне удовлетворительного разрешения. Как только циклотимический, реалистично-юмористический элемент, как у Шекспира, становится сильным самостоятельным фактом, так он угрожает строгое построение трагедии превратить в нечто бесформенное; напротив, при полном его исключении по типу великих французских трагедий драма начинает застывать в своего рода математике чувств, с твердыми формулами, типами и диалектическими антитезами. Трудные вопросы эстетики становятся ясными, если можно к ним приложить биологический критерий. Юмористическое и патетическое — чуждые друг другу конституциональные элементы, которые с трудом сочетаются между собой. Этим объясняется и тот факт, что в драматических произведениях всех культурных народов лучше процветает трагедия, чем комедия высокого стиля, что комедия эмпирически всегда является скромным побочным влечением драматического, несмотря на то что она теоретиками уже издавна считалась высшим совершенством поэтического искусства и всюду была предметом поисков и желаний. Циклотимику свойствен юмор, но он не понимает драматизма; у шизотимика есть драматический пафос и чувство формы, но зато нет юмора.
Наряду с патетическим мы назвали романтическое как важнейший тип художественного стиля шизотимиков. Романтическое имеет для нас совершенно точный смысл, который отличается от расплывчатого традиционного значения этого слова или включает в себя лишь главную часть его. Патетик — аутист, ведущий борьбу. Романтик в нашем смысле — аутист, который без борьбы уходит в мир фантазии. Различные вещи, которые в литературном отношении отличаются друг от друга, психологически почти равноценны. Гёрдерлин уходит в благородную чистоту стиля Древней Греции; Тассо и Новалис — в мистический, благоговейный мрак христианского средневековья; Руссо — в буколистическую тишину мнимой природы и мнимого первобытного человека; другие предаются сказочной фантазии. Одних называют классиками, других — романтиками в обычном смысле, третьих — буколиками и идилликами. Если мы подойдем к соответственным художественным личностям с точки зрения индивидуальной психологии, то они окажутся по своим шизотимическим качествам совершенно сходны друг с другом. Это — особенно нежные гиперэстетики с незначительными стеническими качествами и незначительной импульсивной силой. Мы подробно анализировали в прежних главах их психологический механизм: постоянная уязвимость, отчужденность от действительности и внешнего мира, мечтательное бегство в среду, которая не причиняет боли, и расцвет, подобно тепличному растению, чуждого действительности внутреннего мира грез и желаний. В характерологическом отношении интересно видеть, как резко выраженные шизотимические романтики Новалис и Гёрдерлин мечтательно чтут шизотимика Шиллера с совершенно иным складом, между тем как личности со многими конституциональными сочетаниями группы Тика—Шиллера отдают предпочтение сложным художественным натурам Гёте и Шекспира.
Обычно слово «романтика» имеет еще значение, которое мы не хотим игнорировать. Оно означает понимание истинно народного, народных песен, самобытного и исторически завершенного. Здесь от романтического идут широкие переходы к циклотимической стороне, к чувственно конкретному, эмпирическому и юмористическому. Уже у Уланда и Эйхендорфа, преимущественно шизотимических романтиков, эта сторона ясно выступает. Но своеобразно благоприятное сочетание фантастически нежного и народно-юмористического мы находим у родственных темпераментов Мёрике и Морица Швинда (а также у Кернера). У всех трех и в строении тела проглядывает пикнический компонент. Эти диатетически психэстетические конституциональные сочетания гармоничнее сливаются в склонность к сказкам Швинда и Мёрике, чем соединение юмора с пафосом, которое, не касаясь немногих счастливых исключений, всегда является ломким.
Это можно сказать о содержании; что же касается художественных форм шизотимиков, то шизотимический стиль вращается, как мы раньше видели, между двумя полярными противоположностями: изящным, сдержанным чувством стиля и рифмованным формализмом и небрежностью, неряшливостью, даже грубой неэстетичностью, циничным пренебрежением и совершенным игнорированием всякого чувства формы и приличия. Или же он неожиданно переходит от напыщенной торжественности к пошлой банальности. Если у циклотимика всегда отмечается недостаток в форме, то шизотимик или виртуоз формы, или впадает в грубую бесформенность. То же самое и в частной жизни, где циклотимик любит приятное и уютное, между тем как чистый шизотимик имеет выбор только между джентльменом и бродягой.
Мы не станем подробнее останавливаться на шизотимическом игнорировании формы. Оно проявляется эпизодически в небольших революциях (новейших) художников, как «буря», «натиск», крикливо-патетическая, натуралистическая и экспрессионистская ненависть к формам. Она может закончиться, как у Граббе, саморазрушением или, как у поэта Ленца, шизофреническим психозом, наконец, как у Шиллера, она может остаться как стадия периода созревания: переходная стадия к аристократическим художественным формам. Именно на развитии Шиллера можно видеть, как радикальная ненависть к формам и классическая художественность в формах, будучи биологически тесно связанными, развиваются как фазы одной и той же личности. И Гёте в его шизотимических сторонах творчества, от «бури и натиска» к торжественному сдержанному тайному советнику и великолепному стилисту классику периода Ифигении и Тассо, обнаруживает аналогичные моменты развития, но у него период «бури и натиска» пропитан циклотимическими элементами в стиле Гёца фон Берлихингена.
Хорошим примером в современной литературе может служить Герхард Гауптман: сначала яркий натурализм, а затем, к общему удивлению, фантастическая романтика, красивая по форме и стиху. Нередко у шизотимиков и обратное развитие: бесчувственный формализм в период полового созревания, заканчивающийся позже ненавистью к формам. Автобиографические статьи Толстого изображают это характерное превращение. В более сильных степенях оно вызывается главным образом психотическими толчками или эквивалентами психоза. Юношеский период типичных циклотимиков не обнаруживает аналогичных резких контрастов, и даже маниакально-депрессивная смена фаз вызывает в художественном стиле лишь слабые текучие изменения настроения, так как выраженная депрессивная фаза благодаря меланхолической задержке вскоре прекращает художественную продуктивность.
Поэты мировой скорби представляют собой не чистых циклотимиков, а гиперастетичных шизоидов.
Шизотимический художественный формализм обнаруживается в умении строго систематически построить все художественное произведение, особенно у драматургов; в создании отдельных форм, в предпочтении звучных стихов, чистого ритма и изысканных выражений. Эта тенденция к формальному художественному языку проходит через все типы шиллеровского, гёрдерлинского и платенского склада. Мы в качестве примера особенно выделили Платена, так как шизотимическую красоту форм он выявляет почти в чистой культуре. Гёте, так говоря о Платене, характеризует отсутствие всякой циклотимической душевной теплоты: «У него отсутствует любовь; он так же мало любит читателей и других поэтов, как самого себя».
Другое проявление шизотимического искусства, которое отличается от стиля Гёрдерлина, выражающегося в чопорной торжественности, — стиль Уланда. Вращаясь между настроением романтизма и шиллеровского пафоса, он выработал художественную форму, вообще присущую шизотимикам: лирику, передающую насыщенное содержание настроения в коротких, несложных четверостишиях, которые звучат так же просто, как наивная народная песня. Это свойство родственно, пожалуй, дарованию известных шизотимиков к эпиграммам и остротам, а также их научной потребности к сильной концентрации.
У шизотимических поэтов среднего типа отдельные художественные красоты находятся в акустическом, в музыкальности речи, где они пышно расцветают; у циклотимиков художественная сила таится в оптическом, в пластической образности отдельного выражения и в сценичном изображении. Эту наивную оптическую предметность мы совершенно не находим у чистых шизотимиков. И их образные выражения могут быть очень богаты, но они выбираются с известной логической сознательностью, как у Шиллера, красочно, переплетаются между собой без стойкой сценической предметности., отличаются туманным символизмом и звучат, как у Гёрдерлина. Эти четкие различия стиля можно ощутить, если сравнить писателей — Лютера, Готфрида Келлера, Фрица Рейтера с Шиллером, Гёрдерлином, Платеном.
у менее одаренных в художественном отношении шизотимический формализм становится театральным актерством, педантической сухостью или проглядывающей всюду логической рефлексией.
|
|
Изобразительные искусства
|
Строение тела и характер
Кречмер, Эрнст
|
В изобразительных искусствах мы находим приблизительно такие же различия в стиле, как у поэтов, только там они более затушеваны вследствие различия технических навыков и направлений. Мы находим много простой объективности у пикнических циклотимиков (Ганс Тома), поразительную жизненную свежесть в картинах Франца Гальса, который был толстяком и вел веселый образ жизни; однако у типичных шизотимиков мы обнаруживаем тенденцию к классическим красивым формам (Фейербах), и к крайнему пафосу (Микеланджело и Грюневальд).
Особого внимания заслуживает лишь экспрессионизм, чисто шизотимическая художественная форма, совершенно совпадающая в своих существенных тенденциях с художественным творчеством, которое мы находим на картинах одаренных душевнобольных шизофреников. Эта аналогия, впрочем, с астетической точки зрения ни похвала, ни порицание, а лишь простой факт, который не нравится только обывателям. В психологическом отношении это направление, во всяком случае, очень интересно. То, что мы называем экспрессионизмом, имеет различные психологические компоненты, которые, как мы видели, являются типично шизотимическими: 1. Тенденция к крайней стилизации, кубистические компоненты. 2. Тенденция к пафосу, к созданию крайне выразительного действия в красках и жестах, даже с сознательным риском карикатурного искажения. Это экспрессионистский компонент в более узком смысле, который указывает в первую очередь на родственную связь современного направления в художестве с их средневековым патроном, Грюневальдом. Многое из этой тенденции таится у гениальных художников-шизотимиков прошлого за принципиально различными внешними художественными средствами, формами Ренессанса у Микеланджело и готическим стилем Грюневальда (стоит только сопоставить очень родственный выразительный пафос жестов и контрастных движений в изображениях Воскресения Христа у Грюневальда и в рисунках Микеланджело). 3. Аутистический компонент: тенденциозное игнорирование реальной формы, нежелание рисовать вещи такими, каковы они в действительности, даже тогда, когда уклонение от реальной формы не дает повода для стилизованного или патетически экспрессионистского изображения. 4. Наконец, компонент, которым обусловлены известные шизофренические механизмы мышления: таковы сновидения, выраженная склонность к перемещениям, сгущениям и образованиям символов в смысле Фрейда. Такие механизмы, как, например, изображение нескольких гетерогенных моментов на той же картине (лицо крестьянина, которое одновременно являет собой ландшафт пахотного поля), мы находим часто в произведениях современных художников-экспрессионистов.
Для анализа соответствующих типов темперамента в музыке пока отсутствуют опорные пункты, так как известные великие композиторы преимущественно обнаруживают сложные биологические конституциональные сочетания, а собрать достаточный материал относительно небольших талантов может только специалист.
|
|
Типы ученых
|
Строение тела и характер
Кречмер, Эрнст
|
Ученые, как и люди практических действий, в меньшей степени, чем поэты, дают нам объективный материал, ценный в индивидуально-психологическом отношении. Поэтому их мы обрисуем бегло, тем паче что у них повторяются уже известные нам черты. Затем у этих групп, не считая нескольких великих людей, отсутствуют доступные портреты и биографии, тщательно разработанные с точки зрения индивидуальной психологии. В существующих биографиях либо перечисляются внешние факты жизни, либо они представляют собой популярно составленные занимательные панегирики.
Интересно, как в последнее десятилетие переместился телесный тип ученых. В старое время, особенно среди теологов, философов, юристов, доминировали длинные, узкие, резко очерченные лица, фигуры, подобные Эразму, Меланхтону, Спинозе и Канту. С XIX столетия среди естествоиспытателей стали преобладать пикнические фигуры. Очень грубым методом может служить сравнение больших коллекций портретов. Я, например, сопоставил коллекцию из 60 портретов 1802 г.: теологов, философов, юристов и среди них нашел приблизительно 35 шизотимических типов строения тела, 15 сильно смешанных и 9 пикнических. В иллюстрированном врачебном календаре я насчитал среди известных медиков XIX столетия: пикников — 68, неясно выраженных — 39, шизотимиков — 11.
Каковы бы ни были ошибки в таком суммарном методе, все-таки различия в пользу шизотимических форм строения тела у представителей абстрактной и метафизической науки прошлых столетий и в пользу пикников у наглядно описывающих естествоиспытателей столь значительны, что мы их не можем игнорировать.
Нелегко выбрать отдельные примеры для циклотимических темпераментов у исследователей, так как великие люди имеют различные конституциональные соединения, а биографии менее значительных исследователей недостаточно разработаны. Современная эмпирическая медицина открывается тремя, преимущественно пикническими фигурами: Бергаве, Свинтен и Альбрехт Галлер. Типичный пикник — Гмелин, известный как ботаник и географ, исследователь Сибири, предшественник А. Гумбольдта. Среди известных естествоиспытателей и врачей многие обнаруживают пикнический habitus или ясные пикнические компоненты. Мы назовем, например, Галля, Дарвина, Роберта Майера (циркулярные психозы), Вернера Сименса (энергичный практик), Бунзена (солнечно-юмористичный, практический темперамент), Пастера, Роберта Коха.
Приблизительное представление о циклотимических исследователях можно получить, если назвать имена Альбрехта Галлера, Гёте и Александра Гумбольдта, причем мы не должны каждый раз считаться с более слабыми шизотимическими налетами конституции. В биологическом смысле надо отметить, что Галлер страдал значительным ожирением и перенес приступ депрессии, что Гёте был сыном типичной циклотимической матери, сам страдал легкими периодическими колебаниями настроения и временами был склонен к корпуленции, что А. Гумбольдт в пожилом возрасте имел типичное лицо пикника и обнаруживал преимущественно циклотимную психику с подвижностью, добросердечностью и юмором.
Следующие черты являются общими для этих исследователей: 1. Громадный экстенсивный характер работы, увлечение различными областями науки, многосторонность и текучая душевная подвижность, которая охватывает все отрасли человеческого знания и наряду с этим сильные художественные тенденции. 2. Наглядно эмпирическое направление в работе, склонность собирать, накапливать и описывать конкретный научный материал, наивная любовь к чувственному, к непосредственному созерцанию и «ощупывание» этих предметов. «Он слишком много ощупывает», — говорит Шиллер о Гёте. Изречение одинаково характерное для обоих. Науки, которые они предпочитают, — наглядно описательные: ботаника, анатомия, физиология, геология, этнология. 3. В негативном смысле, по крайней мере у Гёте и Гумбольдта, инстинктивная и подчеркиваемая антипатия ко всему систематизирующему, теоретически конструктивному и метафизическому, ко всем философским и теологическим притязаниям, которые не имеют прочного фундамента и не основаны на чувственном опыте. «Верь своим чувствам, они не обманут тебя» —таков научный девиз Гёте, между тем все остальное для него является «неисследованным», что можно признавать только с осторожностью. Гумбольдт в старости говорил с юмористическим равнодушием, что «он не желает заниматься пустяками потустороннего мира». Гёте, несмотря на все старания Шиллера, только поверхностно познакомился с философией Канта, а Гумбольдт отвергал стоявшего тогда на своем кульминационном пункте философа Гегеля.
Рис. 29. Александр Гумбольдт.
Насколько мы можем судить, принимая во внимание трудность исследования материала, эти экстенсивные, наглядно эмпирические, живые, близкие к жизни описательные науки, по-видимому, ближе всего подходят к циклотимическим темпераментам. Во всяком случае они вполне соответствуют типу темперамента, как это мы видели у циклотимических людей вообще, и особенно ясно при эпически широком реализме циклотимических художников.
Наряду с таким стремлением к научному исследованию у практически работающих ученых-циклотимиков обнаруживается еще склонность к популяризации в доступных народу произведениях, статьях и лекциях; у Александра Гумбольдта она, например, очень ясна и, вероятно, находится в связи с подвижностью, наглядностью, красноречием и суетливостью, с качествами, свойственными гипоманиакальному темпераменту. Она заключает в себе положительные и отрицательные стороны одновременно, подобно тому как циклотимические свойства наглядного эмпиризма таят в себе известный недостаток в концентрации, системе и углубленной работе мысли. Отсутствует то, что для шизотимика Шиллера является высшим принципом работы: из мельчайших крупинок накапливать наивысшую силу.
Если мы перейдем в естественных науках от наглядно описательных к более точному теоретическому крылу — к физике и математике, то нам кажется, что возрастает число исследователей, личности которых следует отнести к шизотимической группе как в отношении строения тела, так и индивидуальной психологии. Не подлежит сомнению, что среди математиков встречается много типичных шизотимиков; из известных математиков прошлых столетий резкие шизоидные стигматы обнаруживаются в строении тела Коперника, Кеплера, Лейбница, Ньютона, Фарадея. Красивые пикники очень редко попадаются среди них. Мёбиус говорит на основании своих тщательных исследований, что большинство математиков принадлежат к нервозным, что среди них часто встречаются своеобразные характеры, оригиналы и чудаки. У Ампера, по-видимому, был приступ шизофренического расстройства, а неясный психоз Ньютона скорее всего можно толковать как легкую позднюю шизофрению. Психозы Кардана и Паскаля Мёбиус считает «истерическими». Старший Болиа был шизоидным психопатом. Мёбиус подчеркивает редкость способностей к медицине и математике у одних и тех же лиц, что совпадает с нашими конституциональными исследованиями. Напротив, способности к математике и философии довольно часто встречаются одновременно. Среди философов, строгих систематиков и метафизиков встречается очень много шизотимиков. Это соответствует преобладанию «влечения к формам» над «влечением к содержанию», любви к строгому построению, к чисто формальному, склонности к сверхчувственному и ирреальному, подобно тому что мы видели у шизотимических поэтов. Мы можем различить две часто переходящие друг в друга группы:
1. Людей точной, ясной
логики и системы, типа Канта, которые соответствуют в поэтическом творчестве художникам формы, со строгим стилем, и драматургам.
2. Романтических метафизиков, типа Шеллинга, которые имеют связь с поэтами-романтиками. У менее значительных теософов это шизотимическое направление мышления благодаря кататимическим механизмам может достигнуть необычайных степеней логической расплывчатости.
Тот и другой склад мышления, несмотря на внешние различия, тесно связаны между собой в биологическом отношении. У точных представителей критики познания, Типа Канта, мы находим наряду с этим сильные потребности в метафизике, желание смотреть «на звездное небо, стоящее надо мной», поиск априорных, сверхчувственных, религиозно-нравственных постулатов. Между тем романтики мысли, особенно незначительные, расплывчатые среди них, обнаруживают ясную склонность к конструктивно-абстрактному описанию своих идей. Поэтому приходится постоянно удивляться, когда мы находим у. самых точных мыслителей известный «мистический уголок», который напрасно будем искать у эксквизитно наглядных эмпириков типа Александра Гумбольдта.
Рис. 30. Философ Джон Локк.
Это взаимоотношение между систематической точностью и мистической реальностью мышления принадлежит к такого рода явлениям, которые никогда нельзя предложить a priori и которые мы, так сказать, против воли устанавливаем на основании опыта. Еще более ясно, чем у здоровых шизотимиков, это взаимоотношение проступает в мышлении душевнобольных шизофреников, где господствующее иррациональное содержание, например мистически религиозного характера, выливается в чистую схему понятий, цифр, номеров и геометрических фигур.
Что же касается биологической основы, то среди отдельных видных философов, чьи хорошие портреты и достаточное количество биографических заметок имеются у нас в распоряжении, мы выявили нескольких эксквизитных шизотимиков в отношении строения тела и психики. Напротив, пикников среди них очень мало. Из 27 обследованных до сих пор философов-классиков мы не нашли ни одного с пикническим строением тела, а пикнические налеты встречаются в очень умеренном количестве». Тяжелыми астениками являются Кант, Спиноза, Якоби и Мендельсон; Спиноза, кроме того, страдал туберкулезом. Красивые шизотимические лица, кроме названных, мы встречаем у Локка, Вольтера, Лотце, Шиллера, Гегеля (высокая средняя часть лица), Д. Ф. Штрауса, Гамака, Гердера, В. Гумбольдта, Фенелона, Гемстериуса, Кьеркегора. Резко выраженные стигматы строения тела шизотимического характера обнаруживаются у Фихте (громадный нос) и в юношеских портретах Шлейермахера (склонность к угловому профилю, к укороченному лицу в форме яйца, астенический habitus); у того и другого в позднем возрасте присоединились пикнические компоненты, что имеет свою параллель и в индивидуальной психологии.
Из старых гуманистов типичным шизотимическим строением тела и характером отличались Эразм и Меланхтон. Шеллинг по не всегда согласующимся портретам, и описаниям, по-видимому, обладал смешанным строением тела в психическом отношении он был выраженным шизотимиком: «неугомонного характера», недоступный и раздражительный в общении с людьми, совершенно лишенный юмора и веселости, в беседе большей частью пребывал в «состоянии какого-то напряжения, которое с трудом исчезает», резко альтернативный и склонный к комплексной, параноидной установке. В молодые годы можно было обнаружить в его характере контрастирующие черты — стремление понимать природу в смысле Гёте и стремление к критически-антиромантичному, «эпикурейскому» мировоззрению. Возможно, все эти цикло-тимические черты идут параллельно с пикническими компонентами строения тела. Кант в своей частной жизни представляет шизотимический тип «отчужденного от мира идеалиста» в его самой чистой и высшей форме, со спартанской умеренностью в потребностях, с детской наивностью и крайне идеалистической нравственностью. Лейбниц своим оптимистически-полипрагматическим характером составляет в телесном и психическом отношении переходной тип между шизо-тимической и циклотимической группами ученых, но все-таки он преимущественно астеник.
В частном образе жизни шизотимиков мы находим у некоторых групп непрактичность и кабинетную ученость (Кант, Ньютон), у других — героически-фанатические черты шизотимического характера (Фихте, Шеллинг), в противоположность примирительности, живости, подвижности, умению жить полной жизнью циклотимиков (Гумбольдт и Гёте).
Полученные до сих пор результаты относительно природных склонностей ученых, при указанных трудностях сбора обширного материала, должны быть еще проверены и требуют осторожного отношения. Они касаются главным образом только хорошо выраженных оригинальных дарований исследователей. Между тем у ученых среднего типа, как и вообще при выборе профессий, экзогенные случайности — господствующей в науке моды, полученного образования и всей окружающей среды — играют гораздо большую роль для избранного направления, чем конституциональные моменты. Только немногие люди (это, конечно, касается и других групп) отличаются такой односторонней шизотимической или циклотимической конституцией, чтобы они при добром желании и хороших способностях не могли проникнуться противоположным способом мышления и чувств, если только этого требуют внешние обстоятельства. Лишь немногие узкие специалисты так односторонне направлены — или только на наглядное, или только на систематическое, что не могут привлекать к себе противоположный тип.
|
|
Вожди и герои
|
Строение тела и характер
Кречмер, Эрнст
|
|
