В. А. Пищальникова (отв редактор)
|
|
Скачать 5.95 Mb.
|
|
Н. И. Курганова ^ Ориентация на взаимодействие и достижение взаимопонимания в межкультурном общении ставит задачу изучения содержания и структуры повседневного знания у представителей разных культур, что предполагает проведение широкого спектра сравнительно-сопоставительных исследований в области обыденного сознания у носителей разных языков. Актуализация исследовательского интереса к сфере знания и сознания в рамках ряда гуманитарных дисциплин требует поиска адекватных приемов и методов объективации результатов обыденного познания, а также ставит задачу дальнейшего совершенствования процедур анализа. Признание слова в качестве главного средства доступа к информационной базе человека [1. С. 425] выводит ассоциативный эксперимент в ранг ведущего и надежного способа объективации содержания ментальных репрезентаций. По мнению А. А. Залевской, слово должно высвечивать некоторый фрагмент в индивидуальной картине мира, представляющий целостную обобщенную ситуацию с определенным набором характерных и факультативных составляющих. При этом, «актуализация отдельного наиболее рельефного признака объекта неизбежно сопровождается подсознательным учетом и других характеристик этого объекта» [1. С. 434]. Следовательно, «высвечивание» отдельных аспектов этой информации не исключает, а неизбежно предполагает в разной мере четкое «всплывание» релевантных знаний о сущности и об отдельных свойствах объектов окружающего мира и об имеющихся между ними связях и отношениях, эмоциональных состояниях [1. С. 429]. В межкультурных исследованиях главным методом измерения этнокультурной специфики содержания сознания по праву считается сопоставительное изучение ассоциативных полей, полученных на слова-эквиваленты от представителей разных культур [2. С.6]. Мы полагаем, что зависимости от конкретных целей исследования, методика проведения ассоциативного эксперимента, а также приемы и методы обработки данных зависят от характера цели и специфики предмета исследования. Так, одним из важнейших факторов, детерминирующих выбор методики и процедур исследования в сфере обыденного познания, является учет «двойственной природы» обыденного знания, которое, с одной стороны, отличается социально-культурным характером, а, с другой, обладает психологической природой [3]. Во-первых, отличительной особенностью знания как достояния социума и индивида является его структурированность на ядро и периферию, т.е. обыденное знание не является гомогенным. По словам немецкого социолога А. Шюца, в этом знании, прежде всего, различимо ядро, «далее следуют зоны вещей, считающиеся само собой разумеющимися…. И, наконец, есть регионы, о которых мы ничего не знаем» [4. С. 321]. Следовательно, мы полагаем, что и в системе обыденного знания можно выделить ядро или поверхностный, актуальный слой, который отражает общие и наиболее типичные представления, а также периферию как зону потенциальных индивидуальных различий. Во-вторых, совокупность знаний семантически организована в целостные структуры, поскольку «для построения образа объективной реальности требуется интеграция разделенных в пространстве и времени, но объективно связанных между собой сведений» [5. С. 275]. В-третьих, фрагменты или единицы обыденного знания обладают сложной структурой, что является результатом комплексного и многоуровневого характера субъективного отражения человеком объективной действительности, в силу чего сознание носителей языка не является однородным образованием, а представляет собой систему различных форм и уровней субъективного отражения человеком объективной действительности [6. С.7]. Несмотря на то, что сегодня ни в лингвистике, ни в когнитологии нет единства мнений по поводу единиц и форм хранения знания, мы полагаем, что концепт как фрагмент знания и сознания представляет собой сложное и многослойное явление: он состоит из когнитивных признаков и включает в себя как образные, так и понятийные компоненты. Кроме того, в структуру концепта входят элементы эмоционального освоения действительности и ценностные компоненты, в силу чего «…концепты не только мыслятся, они переживаются» [7. С. 43]. А. А. Залевская определяет концепт как единицу «живого знания», который в отличие от конструктов имеет психическую природу формирования и отличается динамическим характером: это «базовое перцептивно-когнитивно-аффективное образование динамического характера, подчиняющееся закономерностям психической жизни человека» [8. С. 410–411]. В-четвертых, структура и содержание обыденного знания неразрывно связаны с характером деятельности субъекта, т.е. знание является результатом деятельностного и «самозаинтересованного» отношения человека к окружающей действительности, поскольку «отражение мира в психике субъекта … всегда опосредовано внутренними и внешними процессами деятельности» [9. С. 15]. При этом, существенную роль в выборе предмета познания, в создании его познавательного образа «играет сам познающий субъект, его цели и практическое отношение к миру» [10. С. 16]. Другими словами, в сферу человеческого отражения вовлекаются не все свойства предметов, а только лишь те, которые имеют непосредственное значение для человека. В связи с чем мы полагаем, что познание как активный и сугубо человеческий процесс может разворачиваться с учетом двух когнитивных стратегий: 1) стратегии рационального постижения действительности, когда субъект отталкивается от природы объекта отражения и максимально нацелен на выделение реально существующих признаков объекта; 2) стратегии аффективно-оценочного познания, когда субъект ориентирован в большей степени на выражение собственного аффективно-ценностного отношения к объекту познания, а не на познание его существенных свойств. Сознание, как известно, предполагает не только хранение знаний, но и многогранную деятельность по добыванию новых и использованию имеющихся в распоряжении индивида знаний. Следовательно, обыденное знание может изучаться в двух аспектах: а) с содержательной стороны, так и б) с точки зрения механизмов получения и обработки знания, что традиционно выражается в различении знаний декларативного и процедурного типов, т.е. знания фактов и знания операций [11. С. 73–74]. Как отмечает А. А. Залевская, процессы и механизмы получения знаний сами по себе недоступны сознательной интроспекции, они скрыты от познающего субъекта, в то время как продукты этих процессов выступают как содержание обыденного сознания и переживаются человеком как знаемые факты [12. С. 72]. В этой связи мы полагаем, что ассоциативный эксперимент и сравнительное изучение ассоциативных полей, полученных на слова-стимулы в двух языках, могут служить основой для реконструкции и исследования когнитивных механизмов в сфере обыденного сознания. Свою задачу мы видели в том, чтобы предложить систему процедур, эксплицирующих и репрезентирующих структуры обыденного знания в единстве содержательных и процедурных аспектов. В качестве главного метода было избрано сопоставительное изучение ассоциативных полей, полученных на слова-эквиваленты в русском и французском языках, «поскольку кросскультурные исследования являются, по словам Н. В. Уфимцевой, одним из наиболее эффективных элементов изучения содержания сознания» [13. С. 6]. С целью реконструкции обыденного знания нами был проведен сравнительный ассоциативный эксперимент «направленного типа» во Франции и России. Его участниками выступили студенты Мурманского государственного педагогического университета и французские студенты из города Лиона (Ecole Normale Supérieure и Université Lyon II), всего 134 человека, по 67 человек с каждой стороны в возрасте от 17 до 27 лет. Согласно заданию от участников эксперимента требовалось дать по пять ассоциативных реакций на слово-стимул, что позволило нам получить более подробные и развернутые опоры экспликации обыденного знания, представляющие целостную ситуацию в единстве существенных и несущественных признаков. В качестве слов-стимулов послужили следующие наименования: famille/семья, maison/дом, nourriture/еда, travail/ работа, les amis /друзья, vêtement/ одежда, école/школа, un étranger/иностранец, France/Франция, Russie/Россия. В итоге было получено двадцать ассоциативных полей на двух языках общим количеством в 6700 вербальных реакций, при этом каждое из ассоциативных полей содержит в среднем по 335 вербальных компонентов. Компаративный подход к изучению фрагментов обыденного знания в единстве содержательных и процедурных аспектов потребовал разработки и применения двухуровневой методики анализа поля, т.е. анализ результатов ассоциативного эксперимента осуществлялся в два этапа. На первом этапе в целях содержательного анализа фрагментов знания нами были использованы следующие операции и процедуры: 1) выбор реакций на стимул из протоколов эксперимента, составление списков полученных реакций по убыванию частотности (от слов с самой высокой частотностью до единичных реакций) и с подсчётом количественных данных по каждому компоненту; 2) структурирование компонентов поля на ядро и периферию, выделение стереотипного ядра представлений в составе десяти наиболее частотных вербальных реакций по каждой группе испытуемых; 3) сопоставительный анализ ядерных компонентов поля в двух группах испытуемых с фиксацией общих и культурно-специфических элементов в содержании ассоциативных полей; 4) лексико-семантический анализ всех вербальных реакций, полученных от двух групп испытуемых, на основе которого были сформированы тематические классы слов, репрезентирующие определенные когнитивные слои в структуре обыденного знания; 5) сравнительно-сопоставительный анализ структуры фрагментов обыденного знания в двух культурах с выделением общих и культурно-специфических слоев в содержании обыденного знания. Проиллюстрируем процедуру и этапы анализа на примере концепта MAISON/ДОМ. Сравнительный анализ ядерных компонентов ассоциативных полей, полученных на стимулы «maison/ дом» в группах российских и французский студентов показал, что по содержанию они совпадают только на 40%, при этом самые частотные компоненты не совпали в двух культурах: у французов дом — это семья, у россиян — уютный. Но вместе с тем, в стереотипном ядре зафиксированы общие элементы представлений: семья, сад, тепло, кухня, которые при этом различаются количественно и, следовательно, имеют разную значимость в двух культурах. У французов культурно-специфическими компонентами на уровне стереотипного ядра являются ассоциаты: chambre (спальня), foyer/очаг, toit/крыша salon/гостиная repos/отдых cheminée/камин. У россиян этнокультурную специфику ядра формируют следующие реакции: уютный, квартира, светлый, любовь, большой. В результате сопоставления структур знания о доме, смоделированных на основе тематической классификации всех вербальных компонентов поля, удалось выявить следующее: у представителей двух культур перечень основных концептуальных слоев совпадает: к ним относятся: Дом как строение, Роль и назначение дома, Живущие в доме, Местонахождение. Но при этом, у французов не выделен слой Ассоциации и практически отсутствует слой Мебель и интерьер. К тому же, у россиян и французов имеются существенные отличия в содержательном и количественном наполнении концептуальных слоев. Так, слой Дом как строение значительно шире представлен в группе французских испытуемых по сравнению с россиянами, в частности, их сегмент Помещения в доме в два раза превосходит аналогичный у россиян. На втором этапе исследования с целью реконструкции когнитивных механизмов и процессов, используемых представителями двух культур в сфере обыденного сознания, была разработана и апробирована следующая процедура анализа ассоциативных полей: 1) реконструкция глубинной предикации между словом-стимулом и вербальной реакцией с целью уточнения структуры исходной пропозиции, типа: maison ‒ jardin > ^ maison ‒ grande > ДОМ + ПРЕДИКАТ КАЧЕСТВА > LA MAISON EST GRANDE; Однако следует заметить, что для концептуального слоя Ассоциации (18 эл.), полученного от российских испытуемых, оказалось невозможным реконструировать исходную глубинную структуру, поскольку компоненты этого слоя представляют целостную ситуацию в нерасчлененном и образном виде. Например, дом — снег, огонь, облака, рисунок, машина, тишина, музыка, пахнет жасмином. 2) Уточнение лексико-семантических характеристик компонентов исходных пропозиций позволило нам дифференцировать расчлененные структуры с учетом следующих характеристик: абстрактность, конкретность, одушевленность, неодушевленность, переходность, непереходность и тем самым уточнить характер когнитивного механизма: Дом + глагол-связка + Прилаг. конкр. (Дом — зеленый) > выделение свойств, качеств; Дом + глагол-связка + Прилаг. абстр. ( Дом — гостеприимный) > атрибуция свойств; Дом + глагол-связка + Имя абстр. (дом есть любовь) > характеризация; ДОМ + глагол-связка + Имя конкр. (Дом есть здание) > идентификация; Дом + имеет + Имя конкр. (В доме есть крыша) > выделение части целого; Дом + глагол-переход. + Имя конкр. (Дом обеспечивает защиту) > функция. 3) На основе реконструированных пропозиций с учетом принципа частотности были выделены наборы когнитивных схем обработки информации для двух групп испытуемых. Например, у россиян схема обработки информации о доме представлена следующими направлениями: 1. Атрибуция свойств, качеств; 2. Выделение свойств, качеств; 3. Функциональное определение; 4. Выделение части целого; 5. Субъектная идентификация; 6. Дейксис деталей; 7. Идентификация; 8. Логическая дефиниция; 9. Ассоциации; 10. Дейксис конкретных дел; 11. Локализация в пространстве и во времени. 4) Компаративный анализ когнитивных схем в сфере обыденного познания и выделение когнитивных стратегий в двух культурах. Таким образом, сравнительное изучение когнитивных схем, реконструированных на материале ассоциативных полей ДОМ/MAISON, показало, что наборы когнитивных механизмов при вербализации представлений о доме не совпадают у носителей двух языков. Это проявляется в следующем: во-первых, у французов не выявлен механизм ассоциативной концептуализации и, во-вторых, в этой группе практически отсутствует направление, предполагающее «перебор» конкретных несущественных признаков объекта (Дейксис деталей), но которое достаточно объемно представлено у россиян. В-третьих, россияне гораздо чаще, чем французы прибегают к атрибуции свойств и качеств как способу концептуализации объектов в сфере обыденного сознания. Это свидетельствует о том, что у россиян основой выделения свойств, качеств объекта часто служит эмоционально-аффективное отношение, у французов же шире представлены схемы, ориентирующие на выделение реальных признаков объекта, например, Описание через выделение части целого, Функциональное определение, а также схемы, предполагающие классификацию и логическое определение. Контрастивный анализ когнитивных схем, выделенных в двух группах испытуемых, позволил констатировать, что у россиян и французов существуют определенные предпочтения в выборе когнитивных стратегий. Французы чаще, чем россияне пользуются описательной и классифицирующей стратегиями, т.е. рационально-аналитическими способами концептуализации. Россияне активно используют аффективно-оценочную и синтетическую стратегии. Таким образом, проведенное исследование на основе сравнительного анализа двух ассоциативных полей, полученных на слова эквиваленты в русском и французском языках, позволило констатировать, что в двух культурах имеются существенные отличия не только в содержании обыденного знания, но и в механизмах его формирования. ^
И. М. Кыштымова ^ Анализ продуктов речевой деятельности человека становится все более актуальным средством его психологической диагностики. Он позволяет исследовать «самого субъекта как своего рода объект и при том как социальную вещь, но не в качестве только средства, а и в качестве также знака как такового и носителя знаков»[7, с. 231]. Большое распространение в психологии получил метод свободных ассоциаций, при котором психологическими маркерами являются синтаксически не связанные между собой языковые единицы, т.е. предметом анализа является языковая семантика. При этом психосемантические методы, активно и продуктивно развивающиеся в современной психологии, не учитывают системную целостность речевого образования, которая влияет на смысловые характеристики языковых единиц. Семиотический подход к речевой психодиагностике предполагает исследование семантики, синтаксиса и прагматики текста. Знаковая система, каковой является текст, обладает специфическими характеристиками, уникальностью взаимосвязанности элементов и связей между ними. Смысл, которым личность наделяет объект, выраженный в тексте и вне его, неодинаков. Личностный смысл является системообразующим элементом личности (А. Н. Леонтьев), поэтому, в силу системного гомоморфизма, он более адекватно выражается в тексте как целостном продукте творческой деятельности, нежели в наборе свободных, внеконтекстных ассоциаций. Можно предположить поэтому, что психосемиотический анализ текста позволит диагностировать психологические особенности его автора более полно. В данной работе обосновывается актуальность контекстуальной диагностики и описываются результаты сравнения смыслов, которыми старшеклассники наделяли исследуемый объект в тексте и вне его — в свободных ассоциациях. Гипотетически предполагалось, что они должны значимо различаться в силу системной трансформации значений в тексте. Основой для предположения о различиях отражаемой в тексте и вне его субъектности послужили научные представления о речи как процессе творческого самовыражения. Поскольку человек «полностью субъективируется в продуктах своего труда и творчества» [7. С. 238], предметом психодиагностического анализа закономерно становится речь — авторский текст, в котором «воплощается и конденсируется единство культурного смыслового и субъективного содержания» [7. С. 245]. Речь является не просто адекватным, но наиболее подходящим предметом исследования для достижения цели постижения внутреннего мира ее автора: «В языке — наиболее полная объективация, наиболее полное выражение. Именно на анализе языковой структуры можно наиболее полно раскрыть все ее члены как объективного, так и субъективного порядка… В других продуктах культурного творчества мы встречаемся с другим взаимоотношением частей в целом, с другою значимость и ролью, но принципиально с тем же составом их» [7. С. 269]. Таким образом, общая структурная основа творчества, проявляемая и в иных актах деятельности, может быть выявлена посредством анализа языкового продукта — вербального текста. При этом речь идет именно о тексте, а не о слове. Различение их диагностических возможностей обозначено Г. Г. Шпетом достаточно определенно в его понимании интерпретации и экспозиции: «Интерпретация истолковывает слово в его действительном контексте, тогда как экспозиция имеет в виду как бы всякий возможный контекст». Различие контекстов обусловливает и различия выражаемого и понимаемого смысла. Слово вне контекста (активно используемое сегодня в психосемантическом подходе к психодиагностике) менее информативно в смысле строгой содержательной определенности, ибо нагружено совокупностью значений, актуализация отдельных из которых возможна только в соответствующем смысловом контексте. Значений у слова может быть много (они отражены в словарях), а единственный смысл возникает только в речевом контексте: «Слово кажется многозначным только до тех пор, …пока мы, встретившись с ним, еще не знаем, для передачи какого значения оно здесь служит. Можно думать, однако, что иногда в намерения входит воспользоваться одним и тем же словом для достижения двух или более сигнификационных целей. Но, очевидно, раскрытие этих целей есть анализ не значения, а намерений автора… Использования значений слов как задачи интерпретации, таким образом, должно иметь в виду не только значение как такое, но должно принимать во внимание и многообразные формы пользования словом, как и психологию пользующихся им» [6. С. 226]. Текст, в отличие от отдельно взятого слова, позволяет, таким образом, исследовать выраженность смысловых категорий в их целостности. Постулат системности текста предполагает, что свойства компонентов (единиц), включенных в систему, будут отличаться от свойств этих же семантических единиц, рассматриваемых вне системы. Помещение мыслимого объекта в систему меняет его смысл. Творческая деятельность, понимаемая как продуцирование текстовых систем, реализующих личностный смысл автора, является процессом преобразования изолированных значений, образующих в своей совокупности семантическое пространство субъекта, в смысловую систему. Новые системные семантические свойства объекта задаются «взаимоСОдействием» (П. К. Анохин) всех компонентов, образующих систему и определяются ее синтаксическими и прагматическими свойствами, которыми не обладает компонент (слово) вне системы (текста). Можно считать, что создание текста как системного продукта творческой деятельности, обладающего свойствами гомоморфизма по отношению к системе личности (в соответствии с принципом единства сознания и деятельности (С. Л. Рубинштейн), деятельности и способностей (В. Д. Шадриков)) задает ее синтактико-прагматические свойства, в которых преобразуется исходная семантика единиц. Специфика процесса порождения текста обусловлена функциональной неравнозначностью синтаксических, семантических и прагматических свойств системы. Единицы, из которых составляется текст (слова) обладают досистемным значением, могут рассматриваться вне системы как обладающие предметностью. Синтаксис не существует в изоляции, вне системы, он выражает системную архитектонику, характер связи между словами, фиксирует специфику взаимодействия семантических единиц. Прагматика порождается взаимодействием синтаксиса и семантики, маркирует коммуникативную специфику текста. Таким образом, слово как единица семантического пространства не равно слову как единице текста, рассматриваемому в системе. Объекты, подвергающиеся осмыслению и оценке одним и тем же субъектом в процессе ассоциативного эксперимента и в процессе создания текста, должны, следовательно, приобретать существенные семантические различия. Творческий процесс создания текста актуализирует не только поверхностные семантические связи, но те, за которые «ответственны» глубинные психические структуры. Синтаксический компонент, включающийся в процесс ментальной обработки вербального стимула, порождается в значительной степени бессознательными психическими процессами, которые активизируются при создании текста. Следовательно, помещение вербального стимула (объекта) в контекст должно принципиально менять его свойства, что позволяет реконструировать его смысл (личностный смысл) для человека. Для верификации этих представлений мы использовали метод ассоциативного эксперимента и анализ семантических связей объекта в тексте. Представление об ассоциациях наиболее полно разработано в структурной лингвистике. Ф.де Соссюр, представляя язык как систему отношений, противополагал синтагматическую и парадигматическую оси, на которых разворачиваются отношения между языковыми элементами. Под синтагмой понимается линейная протяженность слов в речи; с другой стороны, «вне процесса речи элементы, имеющие между собой что-либо общее, ассоциируются в памяти так, что из них образуются группы» [3. С. 73], представляющие ассоциации. Парадигматические отношения не имеют пространственной локализации. Исследование их системных взаимоотношений, если допустить, что они существуют на глубинном психическом уровне, затруднено. Объективно ассоциативный ряд неупорядочен и несистемен. Ассоциация отражает связь между объектами или явлениями, основанную на субъективном опыте человека. При этом опыт «может совпадать с опытом той культуры, к которой мы принадлежим, но всегда является также и сугубо личным, укорененном в прошлом опыте отдельного человека» [5. С. 189]. Ассоциации отражают значение для человека определенных предметов или явлений, связанное с интериоризованным их культурным значением: «как феномен ассоциативная связь определена именно культурой во всем ее многообразии — всеми знаниями, опытом, в том числе — чувственным опытом, но при этом таким опытом, в котором мы не отдаем себе отчета…» [5. С.192]. При этом культурозависимость контекстуальных ассоциаций выше, чем свободных, так как в процесс объективирования связей между ассоциируемыми явлениями, кроме семантики, включается синтаксис, имеющий тоже конвенциональную природу. Представления о возможности реконструкции личностного смысла посредством анализа ассоциативного ряда различны. Р. М. Фрумкина, например, считает, что в наборе свободных ассоциаций отражается личностный смысл [5]. Другая точка зрения связана с представлением о том, что вне контекста слово обладает лишь значением, но не смыслом. Так, Ю. Н. Караулов убежден, что только в системе текста смысл может получить адекватное выражение. Исходя из логики трехуровневой (лексикон, тезаурус, прагматикон) модели «языковой личности», он аргументирует тезис о принципиальной невозможности диагностики — выявления особенностей автора путем анализа его лексики, полученной «бесконтекстным» способом — вне текста. Автор считает, что более целесообразным является рассмотрение лексикона в тексте, в связи с дискурсом языковой личности. В тексте ассоциативно-семантическая сеть помогает понять взаимосвязь понятий в тезарусе автора, его цели и мотивы: «…конденсация смыслов в пределах ассоциативно-семантической цепи как раз и очерчивает определенные узловые точки системы, актуализированные в данном тезарусе и прагматиконе» [4. С. 96]. Анализируя способы реконструкции лексикона: прямого (на основе ассоциативных экспериментов) и непрямого (на основе анализа произведенных личностью текстов), — Ю. Н. Караулов делает вывод о том, что отсутствие архитектонического компонента, позволяющего исследовать характер связанности компонентов в системе, существенно ограничивает диагностические возможности ассоциативного метода: «…надеяться на то, что в прямом эксперименте удастся адекватным образом реконструировать идиосеть и вывести на уровень наблюдения ту вербальную часть ассоциативно-семантической сети, которая совпадает с индивидуальным лексиконом, едва ли возможно. Остается второй путь — выявление лексикона на материале текстов» [4. С. 103]. При этом подчеркивается важность изучения лексикона личности, при котором «мы с неизбежностью вторгаемся в ее картину мира, и в то же время устанавливаем прагматические векторы, характеризующие ее позицию в мире» [4. С. 137]. Представление о продуктах творческой деятельности человека как знаковых системах, обладающих свойствами новизны, в которых выражается новый смысл, не складывающийся из исходных значений единиц (слов), т.е. как системах неаддитивных, обосновано, в частности, маркированием роли контекста. Сам процесс креативности понимается как контекстный: «Чтобы изобретать, надо думать «около» (Сурье. Цит. по [1]), включать в ментальный процесс большое число заданных исходными системами (языковой и личностной) степеней свободы. Контекст понимается как система внутренних и внешних факторов и условий поведения и деятельности человека, влияющих на особенности восприятия, понимания и преобразования конкретной ситуации, определяющих ее смысл как целого (А. А. Вербицкий. Цит. по [2]). Доказательство тезиса о различиях связей исследуемого понятия, устанавливаемых субъектом в тексте и вне его, получено в процессе эксперимента. Проведено сравнительное исследование субъективной семантики понятия «Россия» вне контекста (в свободном ассоциативном эксперименте) и в контексте (в сочинениях на тему «Россия»). В эксперименте участвовали 69 учащихся одиннадцатых классов школы № 62 г. Иркутска. На первом этапе эксперимента испытуемым предъявляется стимульное слово и предлагается записать любые пришедшие в голову слова, возникшие как ответ на стимул. Количество слов не ограничено. На втором этапе (через 10 дней) школьникам предложено написать сочинение на заданную тему. Полученные свободные и текстовые ассоциации систематизировались по семантическим группам и подвергались сравнению. Выявлено, что общее количество ассоциаций в обеих группах значимо не различается. При этом ассоциации разных семантических групп, полученные в ходе свободного ассоциативного эксперимента и отраженные в созданном тексте, имеют существенные различия. Системная семантика текста обусловила приоритетность позитивно окрашенных ассоциативных связей со словом «Россия». Общее процентное соотношение контекстных и свободных ассоциаций, содержащих позитивную оценку, составило: 29,7% — 18,1%. Позитивно оценочные ассоциации распределились по группам: 1) эпитеты (великая, вечная, красивая, матушка, могучая, сильная и пр.); 2) ментальные (ум, простота, талант и пр.); 3) обобщенные характеристики (Бог, душа, любовь, чистота и пр.). По первому и третьему дифференциальным признакам процентная представленность контекстных ассоциаций значительно выше: 1) 18,1 — 7,9; 3) 8,5 — 6,2. По второму — количественные различия несущественны. Для объяснения значительно большей частотности образных ассоциаций (эпитетов) в тексте можно использовать суждение Ю. Н. Караулова о том, что ассоциативно — вербальный, т.е. собственно семантический, внеконтекстный уровень языковой личности «в минимальной степени чреват образностью (а значит, в минимальной степени включает или отражает знания о мире)» [4. С. 177]. Свободные ассоциации имеют в большей степени негативно оценочный характер, чем контекстные. Так, негативные ассоциации характерны для 11,4% всех свободных ассоциаций и 6,6% — контекстных. При этом негативные ассоциации были дифференцированы по доминантному признаку: 1) бытовые (грязь, плохие дороги, развалины и пр.); 2) социальные (бедность, безработица, беспредел, коррупция, преступность и пр.); 3) ментальные (глупость, дураки, лень, пассивность и пр.); 4) обобщенные характеристики (гром, болезнь, зло, мать ваша, трагикомедия, чернота и пр.). Соотношение их процентной представленности в группе контекстных и свободных ассоциаций составила соответственно: 1) 0 — 1,7%; 2) 2,4% — 3,9%; 3) 0,6% — 5,1%; 4) 3,6% — 4,5%. Третья семантическая группа ассоциаций получила общее название «история и культура» (традиции, поэзия, православие, Пушкин; СССР, крепостное право, Петр 1 и пр.). Такого рода ассоциативные связи представлены преимущественно в текстах (24,3% от общего числа ассоциаций); свободных ассоциаций, связанных с историей и культурой, значительно меньше — 15,9%. В группе «власть» (выборы, депутаты, Ельцин, президент и пр.) количественный приоритет выявлен у свободных ассоциаций: 4,5% по сравнению с 1,2% контекстуальных оценок. Свободные ассоциации доминируют в группах 1) символы (формальные: герб, гимн, двуглавый орел и пр; мифологические: гуси-лебеди, Иванушка и пр., животные: медведь, кони; растения: береза, пшеница и пр.); 2) образы (небо, осень, молчание и пр.); 3) личное (друзья, дом. мама, семья). Причем в первой соотношение контекстных и свободных ассоциаций: 6,6 — 15,9, во второй — 3,0 — 6,2; в третьей — 1,8 — 2,3. В других семантических группах различие ассоциаций невелико. В целом различия ассоциативно-оценочных значений понятия «Россия» в тексте и вне его статистически достоверны (χ2 = 26.625, d = 14, р = 0.000). Как показало исследование, реконструирование субъективной семантики объекта приводит к различающимся результатам в зависимости от того, рассматривается исследуемый объект изолированно или помещен испытуемым в контекст. Системность вербального текста задает дополнительный семантический вес исследуемому понятию, редуцируя при этом случайные, системно незначимые ассоциативные связи. Показательно, что текст «нагружает» объект культурно значимыми смыслами, которые в нашем случае были связаны с позитивной оценкой такого важного для системы культурных координат понятия, как «Россия». В процессе составления текста о России актуализировалась образная, национально-культурная, историческая семантика. С другой стороны, внеконтекстность увеличила число случайных, ситуативных ассоциаций (вода, книга, человек и пр.), а также маркировала негативную оценочность по отношению к стимулу. Осмысливая полученные результаты, выскажем предположение, что процесс составления текста актуализирует системные закономерности порождающей — личностной системы в сложной взаимосвязанности ее компонентов. В свою очередь, личностная система характеризуется подобием по отношению к системе культуры, интериоризация и последующая актуализация свойств которой осуществлялась в процессе онтогенеза. Кроме того, языковая система как средство культурно обусловленной связи, требует соблюдения своих синтаксических, семантических, прагматических закономерностей. Таким образом, в процессе порождения текста происходит сложное взаимодействие систем, актуализация системных функций которых приводит к множественной полисистемной обусловленности характеристик порождаемого текста. Смыслы, которыми наделяется объект в тексте, таким образом, более полно отражают его оценку и отношение к нему субъекта. Поэтому адекватным методом реконструкции личностных смыслов человека представляется анализ созданного им текста. ^
|
Ваша оценка этого документа будет первой.
Ваша оценка:
Похожие:
База данных защищена авторским правом ©MedZnate 2000-2016
allo, dekanat, ansya, kenam
обратиться к администрации | правообладателям | пользователям
allo, dekanat, ansya, kenam
обратиться к администрации | правообладателям | пользователям